— Ты что за дохлятину мне подсунул?!
Отец хватает Блешку за грудки, отрывает от земли и вообще обходится с ним, как дорожный рабочий с трамбовкой.
— Уймись, булочник, уймись! — вопит Блешка на лету. — Любой дурак углядел бы, что мерин с запалом, а у тебя где глаза были?
— Надсмешки строишь?! — И отец снова встряхивает Блешку.
— Перестань! — не своим голосом орет Блешка. — Я тебе другую лошадь приведу.
Тут его с размаху опускают на каменные изразцы перед выемкой для ног. Куртка у Блешки вся в муке от отцовских рук, и мне становится так его жалко, так жалко. Я больше не могу на это глядеть, я со слезами бегу прочь.
Но когда Блешка уходит со двора, ведя на поводу маленького мерина, я снова подхожу поближе. Лошадка поворачивает голову, словно хочет мне пожаловаться на свою судьбу. Тогда я еще не знал, что лошади в отличие от собак ничего не умеют прочесть на человеческом лице, я кивком подбадриваю меринка и снова заливаюсь слезами.
Возвращается Блешка с кобылой, она крепче, она выше, чем меринок. А годков ей сколько?
Н-да, сколько годков? «Конфирмация у ей уже позади», как говорят барышники. Но те же барышники говорят: хорошая лошадь меняет наряд по сезону, зимой наша кобылка щеголяет в темно-коричневой, будто медвежьей, шкуре, а к лету мы ее подстрижем, и будет она у нас мышастая. Подслеповатые деревенские бабы, которые по старости уже не могут отличить одну лошадь от другой, всплескивают руками и шипят:
— Гля-кось! У булочниковых обратно лошадь новая!
Отец улыбается. Эти разговоры ему весьма приятны.
Общеизвестно, что есть среди нас такие люди, которые с помощью лесов и полей, с помощью крепостей и замков, с помощью фабрик либо партий, когда хитростью, когда силой пытаются подчинить своей власти подобных себе. А вот моя двоюродная бабка Лидола подчиняет их самим фактом своего существования. Звать ее Майка, это производное от Мария, Майка — одна из дочерей моего прадедушки. Звали того прадедушку Кристель Каттуш. Бабусенька-полторусенька была его младшая, моя взаправдашняя бабка, покойная жена дедушки, была четвертая, иначе сказать, средняя, а двоюродная бабка Майка — старшая из семи дочерей Каттуша. Прадедушка был портным и дровосеком, был суеверным и низкорослым. Семь его дочерей, словно в сказке, пришли к нему из лесов, которые дедушка называет Королевский степ. «Ух, тогда и студено было, таперича таких зим и в помине нет, — рассказывает Полторусенька. — А у нас ни порток, ни рукавиц. Мы руки у себя промежду ног грели. — Она садится на корточки и показывает, как и где они грели руки. — Намотайте себе на ус, ежели у человека где и есть тепло, так это поближе к заднице».
Двоюродная бабка переселилась в одна тысяча восемьсот восьмидесятом году из округа Хейерсверда в округ Гродок на силезскую границу. Она хоть и не венчана, но муж у нее есть. Молва утверждает, будто Паулько Лидола ее похитил. «Ерунду говорят, — объясняет Майка, — это я сделала так, чтоб он меня похитил».
— А ты больше слушай, чего она болтает, — говорит дедушка.
Совершив похищение, Паулько Лидола спас ее от человека, за которого ее хотели выдать.
— А мене этот губошлеп был без надобности, дай бог здоровья Паульке, ослобонил меня, — говорит Майка и по доброй воле носит Паулькину фамилию.
У Майки все сплошь круглое: голова круглая, лицо круглое, груди круглые, живот круглый, икры круглые, пальцы на ногах — и те круглые, даже коса на голове круглая, как гнездо. Через посредство Майки жизнь открывает нам, что по ее первоначальному замыслу человеку надлежало быть обтекаемым и круглым, круглым, как земля, круглым, как звезды.
Из Майкиного рта вылетают слова, которые щебечут, будто ласточки, и еще слова, в которых светится голубая трель степного жаворонка, и еще, хоть и редко, но все же бывает, резкие слова, похожие на карканье ворон.
Злые люди утверждают, будто Майка — ведьма; большинство говорит о ней: Умная женщина. У нас, у степняков, это титул более высокий, чем госпожа баронесса цу Райценштайн.
Я прочитал уйму сказок, и для меня моя двоюродная бабка — святая, а свой нимб она где-то спрятала, может, на погребице среди кормовой моркови.
Майка принадлежит к числу вендских мудрецов. Люди ученые и много о себе понимающие, из Гродка, те смеются над ней и распускают всякие небылицы. Но если вдруг заболеют рожей, они спешат к ней и канючат: «Ох, Майка, помоги мне за ради бога».
По круглому Майкиному лицу скользит улыбка, эта улыбка греет, словно солнце:
— Ступай до хаты, старый ты дурень, не то я веником тебя охожу.
И старый дурень уходит до хаты, а по дороге рожа куда-то исчезает, и с того дня он никому не позволит сказать о Майке ни одного худого слова.