Мало того что мальчишке носить поясок с резинками было как-то унизительно, вдобавок проклятые застежки плохо мне поддавались. Вечно я с ними возился. А жуткие воспитательницы в авиагородковском детсаду еще и подгоняли меня, ругали — грымзы! Ничего я не помню уже про тех воспитательниц, а их издевательства с чулочками — в памяти остались.
И еще они заставляли за обедом съедать весь без остатка суп. А там плавала картошка, во-первых, крупно порезанная, а во-вторых, сладкая какая-то — мерзлая, что ли. И я на всю жизнь разлюбил картошку в супе. Мои близкие для меня до сих пор ее режут меленько. А уж если здоровый кусок картофеля в супе попадается, я его ложкой или вилкой обычно раздавливаю. Или вовсе оставляю.
Надо ж, какую мощную детскую травму может нанести обычный корнеплод!
По поводу чулочков с резинками — в них, думаю, фрейдист обязательно нашел бы первопричину неврозов или атавистического страха перед женщиной. И американский автор непременно на своего маньяка (следует короткий флешбэк, наплывом) нацепил бы такой поясок, и за кадром пустил бы громовой хохот мегеры-воспитательницы: «Ха-ха-ха! Ты не справляешься?! Не можешь совладать с несчастной застежкой?!»
Однако, слава богу, маньяком я вроде не стал, и единственная травма, которую нанесли мне проклятые чулочки, заключается, видимо, в том, что у меня ни разу в жизни не было ни малейшего желания применить пояс в эротических играх. До сих пор я ничего эротического в нем не нахожу.
Гадость такая. Застежки висят, болтаются в самом жалком виде, да еще расстегиваются!
Что еще я запомнил из детского сада в Авиагородке?
Немногое. Помню, как просил у родителей перед садиком надеть на меня «свитер и пиджак». Свитер и пиджак означали, что наступила весна. В свитере и пиджаке я чувствовал себя на прогулке в саду ловким, легким, быстрым — не то что в осточертевшем за зиму пальто. И когда наконец солнце начинало светить с самого утра по-весеннему, мама однажды давала мне добро и надевала на меня вожделенные свитер и пиджак.
И еще помню, что по пути к дому из сада, на детской площадке стоял фанерный самолет. К нему в кабину можно было залезть и немножко порулить им. И когда меня из садика забирал папа, мы туда с ним ходили, и он меня в кабину подсаживал. С мамой почему-то мы там не бывали. Или я не помню этого, или ей просто тяжело подсаживать меня было, или, может, она слишком домой торопилась: мужичков своих кормить.
Бутылки ситро
Рядом с нашим домом в городке работал магазин, где продавались поштучно пирожные — как правило, корзиночки с завитками разноцветного маргаринового крема — и ситро на розлив: продавщица в белом халате ключом откупоривала бутылку, бросала крышку в коробку и разливала восхитительно пузырящееся ситро в граненый стакан. О, это сладкое ситро со сладким же пирожным! Да еще с пузырчатыми пузырьками!
Вот и еще одна вещь, которую мы потеряли (если не считать редкие и не аутентичные ностальгические подделки): бутылки ситро с этикеткой, похожей на улыбочку. Они закупоривались мощными железными пробками, и в каждой из них внутри имелась еще и пробковая прокладка.
Железные пробки представляли немалую ценность для нас, мальчишек. Мы выпрашивали их у той белохалатной продавщицы в ближнем продмаге — она обычно царственно позволяла взять. Затем из каждой крышки мы удаляли пробковые прокладки, а ее острые края загибали при помощи камня вовнутрь, а потом сплющивали почти заподлицо. В итоге крышка превращалась в плоский кругляшок, одна сторона которого была гладкой, а другая — с ребристым кольцом внутри.
А затем мы в эти крышки играли. Замечательная была игра! Такая же по правилам, как расшибалочка (как я узнал потом). Только ставкой были не деньги, а крышечки. На деньги мы не играли. Во-первых, карманных средств просто ни у кого не имелось. А во-вторых, любой проходивший мимо взрослый нашу игру пресек бы: советские дети не играют с деньгами и на деньги! Да еще бы родителям или учителям нас сдал: люди тогда имели активную жизненную позицию, не проходили мимо недостатков и непорядка.
А с крышечками расшибалочка становилась мирной настольной, точнее, дворовой игрой.
Чернильница-непроливашка
Из школы авигородковской, хоть я там целых два класса проучился, я вовсе ничего не помню. Ни первого сентября, ни одноклассников, ни уроков, ни перемен.
Сохранилась в памяти пара эпизодов.
Один — отраженным светом, не сам по себе. Гораздо позже мне рассказала об этом булечка. Она, как и было заведено среди замечательного отряда советских бабушек, иногда приезжала к нам в Авиагородок из своего Новороссийска, чтобы посидеть со мной.