письма пройдет еще десять лет, - а значит целых тридцать лет после кошмарных снов, -
прежде чем он опишет полуночников в своей работе, в его детских сновидениях уже
отчетливо видны концептуальные и художественные зачатки будущих рассказов:
космический фон; крайне экстравагантная природа зловредных созданий (в более
позднем письме он описывает их как "черных, тощих, эластичных тварей с оголенными,
шипастыми хвостами, перепончатыми крыльями и совсем без лиц!"), столь отличных от
традиционных демонов, вампиров и призраков; и беспомощная пассивность
протогониста, брошенного на милости сил, бесконечно более могущественных, чем он.
Разумеется, Лавкрафту понадобится немало времени, чтобы воплотить все это в
фантастической литературе; но при подобных снах с столь юном возрасте - а в
последний год своей жизни он признавался, что "даже наихудшие [из более поздних
кошмаров] бледны по сравнению с подлинным продуктом 1896", - его литературная
карьера начинает казаться неминуемо предрешенной.
Появление подобных снов и общее мрачное или подавленное настроение должно быть
заставило семью Лавкрафта - в особенности его мать - забеспокоиться о его психическом
и физическом здоровье. Лавкрафт часто упоминает о путешествии на запад Род-
Айленда, совершенном в 1896 г., хотя и не говорит о его цели или результате. Трудно не
поверить, что поездка в отчие края была, хотя бы отчасти, продиктована попыткой
избавить его от кошмаров и общего недомогания. А, возможно, и вся семья - овдовевший
Уиппл, осиротевшие дочери Лили, Сюзи и Энни, - нуждалась в забвении. (Поездка
совершалась не ради захоронения Роби в Фостере, ибо она упокоилась на родовом
участке кладбища Суон-Пойнт).
Лавкрафт описывает двухнедельное пребывание на ферме Джеймса Уитона Филлипса
(1830-1901), старшего брата Уиппла, на Джонсон-роуд в Фостере. Не совсем ясно, кто его
сопровождал, но несомненно, что мать должна была поехать с ним, а, возможно, и обе
тетки. Старинный дом, угнездившийся у холма, рядом с лугом, по которому бежал
извилистый ручей, несомненно, потрафлял как любви Лавкрафта к сельским пейзажам,
так и его растущему интересу к древностям; но куда более поразительное событие
ознаменовало для Лавкрафта, наверное, первую конкретную победу над своим личным
врагом, - временем:
В 1896, когда мне было шесть лет, меня отвезли погостить в ту часть
западного Род-Айленда, откуда вел начало род моей матери; и здесь [мы]
повстречали престарелую даму - миссис Вуд, дочь мятежного офицера в том
прискорбном бунте против законной власти Его Величества, - что с
надлежащей гордостью праздновала свой сотый день рождения. Миссис Вуд
родилась в 1796 году и могла ходить и говорить, когда Вашингтон испустил
последний вздох. И вот, в 1896, я беседовал с ней - с тем, кто общался с людьми
в париках и треуголках и учился по учебникам с длинным s! Как не юн я был,
мысль об этом одарила меня потрясающим ощущением космической победы
над Временем...
Но близкий контакт с человеком, что успел пожить в излюбленном Лавкрафтом
восемнадцатом столетии, не произвел бы такого впечатления, не будь Лавкрафт уже
пленен восемнадцатым веком при помощи книг из "темной, безоконной чердачной
комнаты" в доме 454 по Энджелл-стрит. Не совсем ясно, в каком возрасте Лавкрафт
начал наведываться туда; предположительно, это случилось где-то в возрасте пяти или
шести лет. В 1931 г. он утверждал: "думаю, я, наверное, единственное живое существо,
для коего выговор 18 столетия действительно прозаический и поэтический родной
язык", поясняя, как же так вышло:
Дома все книжные шкафы в библиотеке, гостиных, столовой и т.д. были
набиты обычным викторианским хламом, [а] большая часть старичков в
коричневой коже... была изгнана в безоконную комнатку на третьем этаже,
где имелись полки. Но что делал я? Да поднимался со свечами и керосиновой
лампой в ту мрачную и затемненную надземную крипту - оставляя за собой
залитые солнцем нижние этажи 19-го века и пробираясь сквозь десятилетия
назад, в конец 17-го, 18-ое и начало 19-го столетий с помощью бессчетных