ветхих и разваливающихся томов всех размеров и видов - Спектатора , Тэтлера ,
Гардиана , Айдлера , Рамблера , Драйдена, Поупа, Томсона, Янга, Тикелла,
Гесиода Кука, Овидия разных переводов, Горация и Федра Френсиса &c., &c., &c.
Чудо, что Лавкрафт не сжег дом дотла. Он добавляет: "слава Боже, они и по сей день у
меня как главные украшения моей собственной скромной коллекции"; и верно, - его
библиотечка книг восемнадцатого века (некоторые из них, разумеется, были
приобретены позднее) впечатляет. Из приведенного перечня и по книгам в его
библиотеке ясно, что в литературе восемнадцатого века его особенно привлекали
поэзия и документальная проза. Он часто упоминает, что тогдашние романисты
привлекают его гораздо меньше, и однажды замечает, что сторона восемнадцатого века,
представленная Филдингом, была "стороной, по которой м-р Эддисон, др. Джонсон, м-р
Каупер, м-р Томсон и все мои лучшие друзья одновременно ненавидели и сокрушались".
Без сомнения, сексуальная откровенность Филдинга, шутовство Смоллетта и полное
ниспровержение рационализма восемнадцатого столетия, представленное Стерном, не
могли понравиться ни юного, ни взрослого Лавкрафта.
Пристрастие к восемнадцатому веку, особенно к его поэзии, косвенно привело к еще
более важному литературному и философскому увлечению: к античности. В шесть лет
Лавкрафт прочел "Книгу чудес" (1852) и "Тэнглвудские рассказы" (1853) Готорна и по
собственному признанию был "восхищен мифами Эллады даже в их онеметченной
форме" ("Исповедь Неверующего"). По сути Лавкрафт здесь повторяет предисловие
Готорна к "Книге чудес": "В настоящей версии [мифы] многое могли утратить... и,
возможно, приобрести готический или романтический облик". Они изложены в
разговорной манере: каждый миф пересказывается группе детей студентом колледжа
Юстасом Брайтом. Хотя большинство мифов изначально греческие, похоже, что Готорн
многое позаимствовал из "Метаморфоз" Овидия. От Готорна Лавкрафт естественным
образом перешел к "Веку преданий" Томаса Булфинча (1855).
Примерно тогда же он, наконец, наткнулся на сами "Метаморфозы", причем в том виде,
что удачно сочетал его расцветающую любовь к античным мифам с уже существующим
теплым отношением к поэзии восемнадцатого века. В библиотеке его деда имелось
издание "Овидия Гарта" - это роскошного перевода "Метаморфоз" от 1717 г.,
составленного сэром Сэмюелем Гартом, что взял отдельные части опубликованных
ранее переводов (Драйден полностью перевел книги первую и двенадцатую и частично
другие; Конгрев перевел часть книги десятой) и поручил поэтам как прославленным
(Поуп, Аддисон, Гей, Николас Роу), так и надежно забытым (Лоуренс Юсден, Артур
Мэйнуоринг, Сэмюэл Кроксолл, Джеймс Вернон, Джон Озелл), восполнить недостающее.
Итогом стало буйство изысканных ямбических пятистопных стихов - нескончаемый
поток из тысяч и тысяч строк. Неудивительно, что "десятисложный ритм, похоже, задел
во мне некую отзывчивую струнку, и я тотчас же влюбился в этот размер. .".
Погружение Лавкрафта в мир античности проходило не только через посредство книг.
В одном позднем письме Лавкрафт, возвращаясь в прошлое, говорит о многоликих
влияниях, что привели его в мир древности:
...по чистой случайности детская хрестоматия, которую я залпом
проглотил в
6 лет, имела очень заманчивую подборку о Риме и Помпеях - и равно по чистой
случайности в 3-4 [года] я был впечатлен громадным железнодорожным
виадуком в Кантоне, между Провиденсом & Бостоном, с его громадными
каменными арками как у римского акведука... & о котором матушка сказала
мне, что такие арки первыми стали широко применять римляне, & описала
великие акведуки... последние я вскоре увидел на картинках - и так далее, и так
далее.
Уиппл Филлипс также помогал пестовать его любовь к Риму:
Он любил задумчиво бродить среди руин древних городов & привез из Италии
немало мозаик,... картин & иных objets d'art, чья тема чаще была
древнеримской, нежели итальянской. Он всегда носил на манжетах пару