издании "Современной Библиотеки" тридцать страниц. Лавкрафт достиг такой
лаконичности, повырезав из сюжета относительно несущественные части - к примеру,
первые четыре книги (странствия Телемаха) и, как ни странно, одиннадцатую книгу
(схождение в Аид) - а, главное, пересказав историю в хронологическом порядке, от
отплытия Одиссея из Трои до его возвращения на Итаку, вместо причудливого стиля, в
котором Одиссей Гомера повествует о своих странствиях.
"Поэма об Улиссе" очаровательна. В ней мало грамматических ошибок (it's вместо its;
ложные анахронизмы вроде storme и darke), несколько сомнительных рифм
(storme/harme) и лишь одна ложная рифма (first/nurse), в остальном же она прелестна
от начала и до конца.
Согласно спискам работ, обнаруживаемым на тыльной стороне детских произведений
Лавкрафта (один - в "Поэме об Улиссе", еще один - в Poemata Minora, том II), Лавкрафт
написал аналогичные парафразы "Илиады" и "Энеиды", а также вещи под названием
"Мифология для детей" (возможно, пересказ Булфинча) и "Древний египетский миф,
пересказанный для самых маленьких" (и вновь, вероятно, по Булфинчу, поскольку в 34
главе "Века преданий" пересказаны некоторые египетские мифы, в частности об Изиде и
Озирисе).
Античность, однако, была для Лавкрафта чем-то большим, нежели литературные
опусы; чем-то одновременно глубоко личным и даже квази-религиозным. Он тепло
вспоминал о походах в музей при Род-Айлендской художественной школе (колледж у
подножья холма Колледж-Хилл, вдоль Бенефит-стрит) в 1897-99 гг. (музей и был открыт
только в 1897 г.). В то время, по воспоминаниям Лавкрафта, музей помещался в
"неудобном & никак неподходящем полуподвале главного здания" в доме 11 по
Уотермен-стрит (снесенном при постройке тоннеля в 1914 г.), но, тем не менее, он
...был для меня зачарованным царством - истинным магическим гротом, где
предо мной раскрывалась слава - Греции & величие - Рима. С тех пор я повидал
много иных музеев искусств, & ныне проживаю лишь в пяти центах езды от
второго по величине в мире [т.е. от музея Метрополитен в Нью-Йорке]; но
клянусь, что ни один из них не тронул меня так сильно, не дал столь близкого
& живого ощущения соприкосновения с древностью, как тот скромный
полуподвал на Уотермен-ст. с его скудными гипсовыми слепками!
Несомненно, туда его водили мать или дед. В другом письме Лавкрафт говорит, что "В
скором времени я перезнакомился с основными музеями классического искусства в
Провиденсе и Бостоне" (под этим он, предположительно, подразумевает Музей
Изобразительных искусств в Бостоне и Музей Фогга в Провиденсе), и начал собирать
маленькие копии греческих скульптур. Результатом стало страстное увлечение
античным миром, а затем своего рода религиозные переживания. Пусть Лавкрафт сам
поведает нам об этом в своем неподражаемом стиле:
Лет в семь-восемь я был подлинным язычником, столь опьяненным красою
Греции, что обрел полуискреннюю веру в старых богов и Духов природы. Я
всерьез воздвигал алтари Пану, Аполлону, Диане и Афине и в сумерках
высматривал дриад и сатиров в лесах и на полях. Однажды я твердо уверился,
что вижу этих лесных созданий, танцующих под осенними дубами; своего рода
"религиозное переживание", по-своему столь же истинного, как субъективные
экстазы любого христианина. Скажи мне христианин, что он чувствует
реальность своего Иисуса или Яхве, и я отвечу, что видел козлоногого Пана и
сестер гесперийской Фаэтузы ("Исповедь Неверующего").
Определенно, это шпилька в адрес Булфинча, который торжественно заявляет в самом
начале "Века преданий": "Верования Древних Греции и Рима умерли. Так называемые
божества Олимпа не имеют ныне ни единого почитателя среди живущих".
Сочиняя этот абзац, Лавкрафт явно старался показать, что его скептицизм и
антиклерикализм имеют очень раннее происхождение; но, возможно, он повинен в
некотором преувеличении. Ранее в том же эссе он пишет, что "был наставлен в
библейских легендах и узнал о Святом Николае в возрасте примерно двух лет и принял