Выбрать главу

мистическом журнале и, как следствие, не сразу достигло целевой аудитории. Научная

фантастика, определенно, становится стала более серьезным художественным жанром,

начиная с 1939 г., когда Джон У. Кэмбелл занимает пост редактора "Astounding"; но крайне

сомнительно, что Лавкрафт как-то прямо повлиял на ведущих авторов того периода -

Айзека Азимова, Роберта Э. Хайнлайна, А.Э. ван Вогта и других. Тем не менее, как станет

очевидно, он сам использовал принципы, прописанные в этом эссе, в своих поздних

"внеземных" работах.

Позднее в том же году Лавкрафт написал еще одно эссе для публикации в самиздате, но и

оно не было напечатано ни в одном любительском журнале; до недавнего времени оно

вообще считалось утраченным. Морис У. Мо попросил Лавкрафта пожертвовать любую

статью на выбор для любительского журнала, выпускаемого его учениками. Лавкрафт

ощутил соблазн написать на тему римской архитектуры - или точнее влияния римской

архитектуры в Соединенных Штатах. Эссе было закончено 11 декабря, и Лавкрафт отослал

Мо оригинальную рукопись, не позаботясь перепечатать ее на машинке - занятие, о

котором он не мог помышлять без ужаса и отвращения. Позднее он считал, что Мо потерял

эссе, ибо оно так и не было опубликовано; однако дубликат его текст сохранился в

расшифровке издательства Arkham House. Это не особо примечательная вещь - довольно

схематичный рассказ о римской архитектуре и ее влиянии романский стиль, Ренессанс и

возрожденную готическую архитектуру Европы, Англии и Америки. Лавкрафту, по-

видимому, удавалось сохранить у себя вступительную часть, в который он энергично

разносит модернистскую (а особенно функционалистскую) архитектуру; она была

опубликована в 1935 г. как "Наследие или Модернизм: здравый смысл в искусстве".

Рождество 1934 г. в доме N66 на Колледж-стрит оказалось непривычно праздничным. У

Лавкрафта с Энни впервые за четверть века была елка, и Лавкрафт с простодушным

наслаждением описывает ее убранство: "Все стродавние украшения, конечно же, давным-

давно рассеялись, но я сделал новый & недорогой запас у моего старого друга Фрэнка

Уинфильда Вулворта [т.е. в магазине "Вулворт" - прим. переводчика]. От конечного

результата - с блестящей звездой, безделушками & мишурой, свисающей с веток словно

испанский мох - определенно, глаз не оторвать!"

Новогодний сезон 1934-35 гг. снова застает Лавкрафта в районе Нью-Йорка. Он оставил

Провиденс поздним вечером 30-31 декабря - добравшись до станции едва живым из-за

холода. Достигнув вокзала Пенсильвания в 7:00 утра 31-го числа, он прождал некоторое

время прежде, чем отправиться к Лонгам, до которых добрался в 8:00. Р.Х. Барлоу как раз

был в городе и заглянул к ним после полудня. 2 января произошла беспрецедентно

большая встреча "шайки" - пятнадцать присутствующих. 3-го числа Лавкрафт, Барлоу и

Лонг посетили "Лабораторию тестирования электроприборов", где работал Кениг -

довольно причудливое, футуристическое место, где проходило тестирование различных

электрических приборов. Лавкрафт вернулся домой ранним утром 8 января.

В новогоднюю ночь Лавкрафт до 3:00 утра просидел с Барлоу, вычитывая его рассказ -

"Пережившего человечество" [Till A' the Seas] ("Californian", лето 1935 г). Это довольно

стандартная история о "последнем человеке", которая представляет интерес из-за

сохранившейся машинописной копии с пометками Лавкрафта, сделанными ручкой,

благодаря чему можно установить точную степень участия последнего. Лавкрафт не внес

существенных структурных изменений - просто проделал ряд косметических правок стиля

и слога; однако именно он написал большую часть финала, в частности - в частности,

аккомпанемент космических рефлексий, под который последний человек на Земле

наконец встречает свою ироническую смерть. Все это отменно шаблонно - но именно в то

время Лавкрафт как раз вовсю сочинял нечто примерно на ту же тему, но гораздо более

необычное.

К осени 1934 г. Лавкрафт уже год, как не писал новых произведений. Его уверенность в

собственных творческих силах явно находилась на самой низкой отметке. В декабре 1933 г.

он пишет Кларку Эштону Смиту:

Во всем, что я делаю, есть некая железобетонность, нелепость или всепобеждающая