просторах пространства и времени. Хотя Лавкрафт напишет еще один собственный рассказ
и поработает над несколькими литературными обработками и соавторскими вещами,
жизнь его, как писателя, закончилась - и закончилась подобающим образом - на повести
"За гранью времен".
Г.Ф. Лавкрафт. История жизни
С.Т. Джоши
по изданию Necronomicon Press, 1996
ГЛАВА XXIII
Заботясь о цивилизации
(1929-1937)
Летом 1936 г. Лавкрафт делает любопытное признание:
Я привык быть закоснелым тори, но только по традиции и из привязанности к старине -
и потому что я никогда всерьез не размышлял о гражданском обществе, промышленности
и будущем. Депрессия - и сопутствующее ей оглашение промышленных, финансовых и
правительственных проблем - вывела меня из летаргии и вынудила пересмотреть
исторические факты в свете несентиментального научного анализа; и вскоре я осознал,
каким же ослом я был. Либералы, над которыми я привык смеяться, на самом деле, были
правы - поскольку жили настоящим, а я жил прошлым. Они использовали науку, а я -
романтическую приверженность старине. Наконец-то я начал хоть немного понимать,
как работает капитализм - всегда сгребая в груды капитал и обедняя народные массы,
пока напряжение не становится столь невыносимым, что приводит к принудительным
реформам.
Это, как ни странно, один из тех редких случаев, когда Лавкрафт открыто упоминает
Депрессию, что служит знаком радикальной перемены в его воззрениях на политику,
экономику и общество; хотя, возможно, ему и не было нужды делать подобное признание,
ведь, начиная с 1930 г., он снова и снова обращается к этим темам в своих письмах.
Крах фондовой биржи в октябре 1929 г., вероятно, не затронул Лавкрафта слишком
сильно - или, по крайней мере, напрямую, - так как, разумеется, его жертвами в основном
пали те, кто вкладывал деньги в акции, а Лавкрафт был слишком беден, чтобы делать
инвестиции. Не было у него и страха перед близкой безработицей, так как он зарабатывал
на жизнь литобработками и изредка писал для бульварных журналов. Разумеется, многие
бульварные издания отнюдь не процветали во времена Депрессии; но Лавкрафт в то
время все равно нечасто писал что-то свое, так что у него не было серьезных причин
волноваться из-за сокращения рынка сбыта. В большинстве своем его литературные
переработки не предназначались для бульварных изданий, а чаще были литобработками
или редактированием обычной беллетристики, статей, стихотворений и научных трудов,
и на протяжении всех 1930-х гг. ему, кажется, удалось сводить концы с концами немногим
хуже, чем раньше.
Все это важно подчеркнуть, поскольку из этого следует, что личные обстоятельства
сыграли небольшую роль в приятии Лавкрафтом умеренного социализма; политический
или экономический радикализм не привлекал его - как многих обедневших - просто
потому, что он нуждался. Во-первых, он никогда действительно не жил в нужде - по
крайней мере, по сравнению со многими другими (включая часть его собственных
друзей), во время депрессии потерявшими все свое имущество и сбережения и не
имевшими ни работы, ни крыши над головой. Во-вторых, он отвергал коммунизм, как
нечто неосуществимое и культурно разрушительное, выступая за экономический строй,
который был значительно левее реального курса, принятого страной при Рузвельте; но,
тем не менее, поддерживал Новый Курс, как единственный план действий, у которого
были хоть какие-то шансы воплотиться в жизнь.
И все же обращение Лавкрафта к социализму не стало полной неожиданностью - во-
первых, потому что социализм, как политическая теория и конкретная альтернатива
капитализму, как раз переживал в 1930-х гг. новый подъем, а во-вторых, поскольку тот
социализм, что исповедовал Лавкрафт, все еще нес на себе печать аристократизма,
свойственного его прежним политическим воззрениям. К последнему пункту я вскоре
обращусь; первый заслуживает краткого уточнения.
Америка никогда не была особенно плодородной почвой для социализма или
коммунизма, но бывали времена, когда те были чуть менее непопулярны, чем обычно.