энтузиазм по поводу сухого закона иссяк, но, тем не менее, ясно дал понять, что это лишь
потому, что он осознал принципиальную невозможность принудительного внедрения
закона против спиртного. Лавкрафт не был, конечно, рад отмене, но упоминание
алкоголизма, как "сравнительно некрупной крысы", определенно, контрастирует с его
филиппиками против выпивки, полутора десятилетиями ранее.
В чем Лавкрафт наиболее радикально расходился как с администрации Рузвельта, так и
с американским мейнстримом, - это в своем мнении по поводу политических реформ. В
сущности, он рассматривал экономику и политику как отдельные явления, требующие
отдельных решений. Поддерживая распределение экономического богатства среди
многих, он одновременно выступал за ограничение политической власть немногими. Это
не должно оказаться сюрпризом, учитывая давние симпатии Лавкрафта к английской
аристократии и монархии, знакомство с книгами Ницше и его собственное
интеллектуальное превосходство. И все же из-за того, что Лавкрафт излагал свои взгляды
в несколько обманчивой - или, возможно, в намеренно провокационной - манере, он
подвергся критике со стороны позднейших комментаторов.
Во-первых, "олигархия интеллекта и образования" Лавкрафта (как это названо в
"Некоторых повторениях пройденного") в действительности не аристократия и даже не
олигархия в строгом смысле этого слова. На самом деле, это демократия - но демократия,
который признает пагубность всеобщего избирательного права, если электорат состоит
(как фактически и обстоит дело) преимущественно из необразованных или политически
неискушенных лиц. Довод Лавкрафта очень прост, и это снова следствие осознания им
социально-экономических сложностей, порожденных веком машин: правительственные
решения ныне слишком сложны, чтобы в них разобрался кто-то кроме искушенного
специалиста. Он с едким цинизмом обсуждает этот вопрос в письме к Роберту Э. Говарду:
Демократия - в отличие от универсальной возможности и хорошего обращения - в наше
время является заблуждением и недостижима настолько, что мысль о какой-то
серьезной попытке ее насадить невозможно воспринимать иначе, чем как насмешку и
издевательство...Правление "народным голосованием" означает попросту избрание
сомнительно компетентных людей сомнительно правомочными и редко компетентными
кликами профессиональных политиканов, представляющих скрытые интересы, -
сопровождаемое сардоническим фарсом эмоционального убеждения, когда ораторы с
самыми бойкими языками и ловкими словечками приманивают на свою сторону
наибольшее число слепо впечатлительных болванов и простофиль, у которых по большей
части нет ни малейшего представления о том, к чему весь этот цирк.
Как мало изменилось.
Первое, что, с точки зрения Лавкрафта, следовало сделать в этой ситуации - это
ограничить голосование "теми, кто способен пройти безжалостную образовательную
проверку (с упором на общественные и экономические дисциплину) и научную проверку
умственных способностей" ("Некоторые повторения пройденного"). Не стоит полагать,
что Лавкрафт автоматически включал себя в это число; в "Некоторых повторениях
пройденного" он объявляет себя "рядовым дилетантом", добавляя: "Ни один
неспециалист, будь то художник, философ или ученый, не может даже примерно судить о
лабиринтах правительственных проблем, с которыми предстоит иметь дело этим
администраторам". Лавкрафт, кажется, не совсем понимал сложностей с обеспечением
того, чтобы эти тесты были справедливы для всех (хотя подозреваю, что он не отнесся бы
с большим пониманием к нынешним жалобам на то, что многие тесты на интеллект
слишком завязаны на культуру); но он утверждал, что подобное ограничение
голосования будет совершенно справедливым, поскольку - как мы сейчас увидим - его
политическая схема значительно расширит образовательные возможности.
Вся эта идея - что простой народ недостаточно интеллектуален, чтобы демократии
работала - во времена Лавкрафта и близко была не столь радикальной, как нам кажется
теперь. В начале 1920-х гг. госсекретарь Чарльз Эванс Хьюз уже предложил ввести