как Друзья Новой Германии или немецко-американский Бунд, которые привлекли
небольшое число недовольных американских немцев и даже управлялись, главным
образом, немецкими нацистами. Конечно, немецко-американский Бунд, учрежденный в
1936 г. как преемник Друзей Новой Германии, публиковал массу литературы, которая в
зловещих тонах предостерегала против еврейского засилья в американском
правительстве и культуре - и чей тон (как мы сейчас увидим) местами напоминал тон
самого Лавкрафта; но эта литература начала появляться в то время, когда взгляды
Лавкрафта на еврейский вопрос уже давно устоялись и затвердели. Лавкрафта нельзя
также сваливать в одну кучу с основной компанией американских антисемитов 1930-х гг.
- большинство таковых были крайними политическими консерваторами, которые
мечтали приравнять еврейство к большевизму. Мне кажется, Лавкрафт пришел к своей
расовой позиции, так же как к своим всеобъемлющим экономическим и политическим
воззрениям, - самостоятельно размышляя о состоянии нации и мира. Его воззрения явно
и неразрывно связаны и проистекают из прежних его размышлений на эти темы; так что
не стоит искать в них чье-то отдельное решающее интеллектуальное влияние.
Намек на некоторую осведомленность Лавкрафта об ужасах гитлеровской Германии
исходит от Гарри Бробста. Тот вспоминает, что миссис Шепард (соседка Лавкрафта и Энни
Гемвелл снизу, также жившая в доме N66 на Колледж-стрит) была уроженкой Германии и
решила надолго туда вернуться. Она так и сделала, но (по словам Бробста) "это было
время, когда нацизм цвел пышным цветом, и она увидела, как бьют евреев, и была так
напугана, расстроена, смущена, что просто уехала из Германии и вернулась в Провиденс.
И она рассказала миссис Гемвелл и Лавкрафту о пережитом, и они оба были очень
возмущены этим".
Лавкрафт действительно отмечает отъезд миссис Элис Шепард в конце июля 1936 г.,
замечая, что она оставила на его попечение кое-какие крайне желанные тома из своей
библиотеки. По его словам, она планировала прожить в Германии три года, а затем
вернуться, чтобы дожить остаток жизни в Ньюпорте (Род-Айленд). Однако я не нахожу в
его письмах ни упоминаний об ее внезапном возвращения, ни выражения ужаса какими-
то исходящими от нее откровениями. Но в последний год жизни Лавкрафт внезапно
практически перестает упоминать Гитлера, так что вполне можно предположить, что он,
услышав рассказы миссис Шепард, осознал, что ошибался, и предпочел держать язык за
зубами. Это, скорее, утешительная мысль.
Пунктик Лавкрафта насчет еврейском засилья в немецкой культуре приводит его
прямиком к оценке того, что, по его мнению, в стране, особенно в ее литературной и
издательской столице, Нью-Йорке:
Что касается Нью-Йорка - не возникает вопроса, что непомерная семитизация
полностью исключила его из общеамериканского потока. Касательно его влияния по
литературу & драматургию - это не столько страна наводенена еврейскими авторами,
столько еврейские издатели решают, кто из наших арийских авторов достоин печати &
положения. Это означает, что предпочтение отдается тем из нас, кто в наименьшей
степени символизирует собственный народ. Вкусы исподволь формируются неарийским
направлении - так что, какими бы прекрасными качествами не обладал итоговый
литературный результат, это особая, беспочвенная литература, которая не выражает
наших чаяний.
Далее Лавкрафт упоминает Шервуда Андерсона и Уильяма Фолкнера как писателей,
которые, "роясь в определенных узких стратах, редко затрагивает какую-то личную
струнку в душе читателя". Если это не случай глобального переноса личного опыта, то я и
не знаю, что! Мне трудно поверить, что Лавкрафт действительно говорил это всерьез, но
судя по частоте, с которой он обращается к данному вопросу, - видимо, да. Новостные
газеты Нью-Йорка также возмущают его:
...ни одна газета в Нью-Йорке не смеет называть вещи своими именами, как дело доходит
до евреев & до социальных & политических вопросов, связанных с ними. Вся пресса
полностью закабалена по этому направлению, так что во всем городе невозможно