Выбрать главу

И тут девушка улыбнулась мне – так, как будто давно за мной следила, и кивнула в сторону входа. А дальше произошло совсем уж невероятное: она поднялась со своего уютного места возле стекла, прошла между столиками к двери и приложила к считывателю свой пропуск. Дверь медленно отошла. И едва только щель достигла того размера, что я мог нырнуть внутрь, как я сделал это.

Тепло. Люди. Свет.

Остальное – потом.

Я наконец-то отгорожен от подэстакадной жизни. Всё. Остальное – потом.

Минуту спустя я сидел напротив улыбчивой девушки в кожаной куртке, пил очень горячий перцовый чай и удивлялся – в первую очередь себе.

Во-первых, я провёл ночь без пропуска, без доступа, без напарника, на улице под эстакадой. Во-вторых, мне посчастливилось не попасться ни патрулям, ни бродягам. В-третьих, мне всё же удалось вернуться обратно – считай, спастись. И хотя сейчас я всё ещё находился так близко к земле, но всё же был отгорожен от темноты аргоновым сиянием непроницаемого, непробиваемого стекла.

И самое странное – в-четвёртых. Эта девушка. Как она вообще впустила меня? Немногие имеют пропуск, способный открыть двери на нижний уровень, на землю, к почве, траве и камню. У нас с напарником, как у технарей-кочевников, такие полномочия, конечно, были, но каждое открытие ворот «к земле» аргументировалось, пусть и постфактум. А что же это за молоденькая девочка, способная разгуливать под эстакадой, да ещё и принимать маргинальных гостей?..

Шпионка? Киношная версия. Исследователь? Ближе, но слишком юна. В исследователи, как и в кочевники, берут людей поживших, с энциклопедичностью познаний, со сформировавшимся мировоззрением, чтобы не завербовали в других реальностях, особенно с уклоном в адвокатуру или юриспруденцию. Так что нет, не угадал, холодно.

Так кто же она такая?

– Вы голодный? – спросила она, разглядывая мой потрёпанный наряд.

– Мм? – Я не понял, если честно.

Я вообще с трудом понимал, что происходит. Что ей от меня надо? Будь я чуть менее джентльменом – давно бы оставил её, доверчивую, сидеть тут без пропуска, а сам скорее слинял бы домой. Но Вениамина имя обязывает быть вежливым и вдумчивым (иногда). Поэтому я собрался с мыслями и ответил:

– Да.

– Тут мало приличного – пожалуй, только то, что вы пьёте. Это называется «Перцовая удача». Если вы согрелись, можем подняться.

– Да! – вырвалось прежде, чем я успел осознать вопрос. Подняться! Наверх!

Но своего пропуска у меня по-прежнему не было, и вот так я оказался ночью в доме незнакомки.

Меня накормили горячей гречкой с чесноком, морковью и копчёной курицей. А после чая с вафельными конфетами я окончательно пришёл в себя, размяк и наконец вспомнил о шоке. Я ведь мог погибнуть этой ночью – совершенно запросто. Даже учитывая мою профессию, шансы на это сегодня были несказанно велики.

– Вы как? – спросила девушка, собирая со стола чашки и ложки.

– Не по себе, – честно ответил я. – Испугался. Очень. Спасибо вам.

Она улыбнулась такой чарующей, такой беззащитной и беззаботной улыбкой, что я враз классифицировал чувство, которое испытал, увидев её по ту сторону стеклянной стены. Я влюбился – только-то и всего. А может, это просто шутил шок.

Она постелила мне в крохотной гостиной – чем-то комнатка напомнила нашу с Антоном квартиру. Очень тесная, но в тёплых оттенках и очень уютная. И конечно, гораздо аккуратнее нашего холостяцкого гнезда. Стены были обиты материей под шотландку – красно-коричневая клетка с широкой каймой под потолком. Висело много картин: разномастные рамки, размеры, сюжеты, техники. Кое-что второпях набросано от руки, кое-что – качественные эстампы. Особенно мне приглянулась малюсенькая рамка над диваном: осенняя ярмарочная площадь старого городка. Карусель, лошади, лотки с леденцами, поздние цветы в ящиках под окнами с частыми переплётами и пёстрыми занавесками… Будто ещё один привет из детства.

Настоящие окна в этой комнатушке шторами похвастаться не могли. Да шторы тут были и не нужны: вид открывался невероятный. Снежные волны ходили совсем рядом – перегнись через подоконник, и дотянешься рукой. Мелкие звёзды снега влетали в открытые форточки и таяли, опускаясь на комнатные цветы, на нежные зелёные листья.