Как это и было предусмотрено Макбрайдом, все гости могли, по крайней мере частично, лицезреть невесту и ее свиту, когда те достигали вершины эскалатора, ведущего с уровня подземки на стороне автовокзала, выходящей на Девятую авеню, и торжественно шествовали в направлении Восьмой авеню, а оттуда в Северное крыло. Этот проход, занимавший некоторое время, позволял осуществить необычную музыкальную программу и таким образом сделать происходящее событие еще более уникальным. Йоссарян с удивлением слушал первые знакомые ноты.
Вступительной темой к свадебной церемонии оказалась прелюдия к опере «Die Meistersinger».[104]
И именно под первые звучные, торжественные аккорды этой музыки Йоссарян наблюдал, как, паря в воздухе, словно из заоблачной дали, на вершине эскалатора явилась невеста. Музыка, продолжительность которой была достаточной для длительного пути, захлебнулась в небывало жизнерадостных аплодисментах. Ускоряющиеся и изменяющиеся темпы особенно заводили девочек-цветочниц и мальчиков-держателей обручальных колец, которые показали все, на что были способны, когда на две минуты и шесть секунд, необходимых для того, чтобы замыкающие свадебное шествие свернули в проход к боковому выходу в Северное крыло, зазвучала музыка «Танца подмастерьев». В Северном крыле, после того как невеста завершила разворот и пересекла улицу, оркестр церемонно заиграл «Призовую песню» из той же оперы Вагнера, заканчивающуюся на мягкой, трепещущей ноте в тот самый момент, когда невеста попадала в часовню и, наконец, останавливалась там, где с женихом и главными его сопровождающими ее ожидали кардинал, раввин-реформатор и шесть других священнослужителей различных конфессий. Здесь, в то время, когда произносились необходимые слова, музыка сменилась более тихим рефреном дуэта Liebesnacht[105] из «Тристана», при этом кардинал смотрел сквозь пальцы на то, что эта музыка одновременно божественна и чувственна, а раввин пытался забыть, что она сочинена Вагнером. В этой части церемонии счастливая пара была девять раз объявлена мужем и женой — восемью священниками и Нудлсом Куком, который все еще исполнял обязанности опаздывающего президента. Когда новобрачные отвернулись от алтаря и, прежде чем сойти на площадку для танцев, обменялись целомудренным поцелуем, зазвучали, как заранее сообщил об этом Хэккер, завершающие такты «Götterdämmerung» с их возвышающей душу темой «Искупления любовью».
— Вы знаете эту музыку? — спросил Хэккер.
— Знаю, — сказал Йоссарян, он был удивлен и обрадован и испытывал искушение начать насвистывать под ласковые скрипки и убаюкивающие трубы, подающие голос и замирающие в благолепии финала. — Я сам собирался ее предложить.
— Он и правда собирался это сделать? — обратился Хэккер к Гэффни и нажатием клавиши приостановил развивающееся действо.
— Нет, не собирался, — отрекся от своих слов Йоссарян, прежде чем успел ответить Гэффни. — Но я думаю, она идеально подходит. Эта музыка умиротворяющая, мягкая, мелодичная, эротичная и несомненно кульминационная и определяющая. — Он ничего не сказал о возникшем у него мимолетном и злорадном ощущении, что на экранах мониторов он видит другой «Götterdämmerung», что лавочка вскоре закроется для всех самозабвенно предающихся веселью участников этого торжества, которых он видит на экранах мониторов, включая и его самого, и Фрэнсис Бич — он видел, как танцует с ней, — может быть, и для Мелиссы, Макбрайда и его новой жены, для невесты и М2. — Вашим гостям это понравится, Оливия. Они пойдут танцевать, напевая себе под нос эту мелодию из «Götterdämmerung».
— Нет, сэр, — покровительственно поправил его самодовольный молодой человек. — Ни в коем случае. Потому что, когда закончится это, мы придумаем кое-что получше. Подождите, вы еще услышите.
Гэффни кивнул.
— Мне кажется, вы сказали, что уже придумали.
— Это детский хор, — сказал компьютерщик. — По мере того как музыка Вагнера затихает, за ней мягко возникает введенный нами детский хор, которого большинство никогда не слышало. Это ангельская музыка. И в самом трогательном месте начинается комедия — раскаты музыкального хохота, чтобы задать новое настроение, которое, согласно нашему желанию, должно царить всю остальную часть вечера. Это хор смеющихся людей, который вытесняет и заглушает детишек, и мы получаем то, что нужно. Оба хора написаны немецким композитором Адрианом Леверкюном. Вы его знаете?