Продолжительность музыкальных композиций составляла двадцать минут. Десятиминутные паузы между ними были заполнены красочным действом, в котором участвовали музыканты всех групп, переходившие на другую из пяти площадок, чтобы играть для другой публики. Они поодиночке двигались вверх и вниз по эскалаторам, не выбиваясь при этом из ритма настолько, чтобы это было заметно кому-нибудь, кроме них самих. Официанты с подносами, передвигавшиеся вверх и вниз за музыкантами, подергивали в такт плечами и бедрами, а помощники официантов, появляясь то здесь, то там, словно их носил ветер, бесшумно очищали столики и уносили объедки из здания к огромным мусоровозам, ожидающим на пандусах; мусоровозы, как только их полностью загружали, уносились со специально предусмотренных для них парковочных мест между автомобилями-рефрижераторами, с которых на максимальной скорости сгружали новые съестные припасы. Многие приверженцы старины, пребывая в прекрасном расположении духа, следовали вверх и вниз по эскалаторам за музыкантами, танцуя собственный танец и напевая собственную мелодию, которую называли «Хали-гали». Вскоре оркестры после каждой смены площадки начинали играть «Хали-гали». Повторы по спутниковому телевидению этой части торжества давались в ускоренном темпе, что создавало эффект немого кино, в котором люди совершают торопливые, дерганые движения, а Милоу Миндербиндер, во фраке, усатый, с вымученной улыбкой на лице, многим, не знавшим его, казался похожим на Чарли Чаплина.
Сразу же за вареным лососем в желе из шампанского, трио, включавшим телятину, ягнятину и цыпленка, орцо с порчини и ранними овощами, перед кофе и десертом по выбору, на каждый столик были поданы по три замороженных блюда шербета из сока манго и оранджа в форме больших египетских сфинксов, отличавшихся друг от друга только лицами: у одного из них было лицо Милоу Миндербиндера, а у другого — Кристофера Максона, копировавшее последнего в точности, вплоть до незажженной сигары. У третьего египетского сфинкса — все пришли к ошибочной догадке, что у него будет лицо президента — было незнакомое лицо человека, позднее опознанного как некто Мортимер Саклер. Не многие теперь знали, кто такой Мортимер Саклер, и эта хитрость была воспринята как еще одна пикантная шутка вечера. Неожиданно женский голос по системе оповещения сообщил: «Из-за затора на третьем маршруте прибытие и отправление всех рейсов задерживается».
Аудитория снова разразилась громким смехом и аплодисментами.
Не успели пирующие прийти в себя после этого приступа смеха, как, к их радостному изумлению, подали первую перемену еще одного полного обеда, или ужина-сюрприза. Он состоял из омаров, за которыми подавали фазаний бульон, за которым подавали перепелов, за которым подавали вареную грушу в сахаре. Этот ужин, как сообщил по системе оповещения восторженный анонимный голос, принадлежавший громкоголосому церемониймейстеру, подавался «за счет дома». То есть, он ничего не стоил Максонам, а был оплачен родителями жениха, Региной и Милоу Миндербиндерами, желавшими таким образом продемонстрировать свою любовь к новой невестке, неумирающую дружбу к ее приемным дядюшке и тетушке, Кристоферу и Оливии Максонам, и свою глубочайшую признательность всем присутствующим, взявшим на себя труд отозваться на приглашение. После вареной груши в сахаре, когда подошло время для краткого, к этому времени еще не написанного спича Милоу, присутствующие в диспетчерском центре связи увидели, как Милоу выступает со своей речью; с чопорным видом проговорил он похвальное слово своей жене: «У меня замечательная подруга жизни, и мы сильно влюблены друг в друга. Я никогда раньше не делал этого микрофон, но есть только один способ сказать об этом. Йе-еху».
Он повторил это еще три раза для трех других комплектов телевизионных камер и микрофонов, каждый раз с трудом произнося слово Йе-еху. Кристофер Максон, чье круглое лицо сморщилось в улыбку, был в своей речи более конкретен: «Моя мать всегда учила меня: „Не говори людям, что ты их любишь, показывай им свою любовь“. И вот так я и хочу сказать „Я люблю тебя“ моей жене, Оливии, которая сегодня вечером внесла такой огромный вклад в развитие нашей экономики. Все, кто говорят о спаде… а, да ладно».
Сидевший за одним, из дальних столиков Южного крыла мэр города Нью-Йорка под жидкие аплодисменты поднялся со своего места, чтобы сообщить, что Оливия и Кристофер Максоны только что пожертвовали автобусному вокзалу десять миллионов долларов на сооружение кухни для подобных мероприятий в будущем и еще десять миллионов музею искусств Метрополитен за их щедрое сотрудничество, выразившееся в предоставлении для данного события Храма Дендура, Патио Блюменталя, Двора Энгельхарда и Большого Зала.