— Это невозможно! — заявил Макбрайд. — Все пойдет наперекосяк. Это будет не свадьба, а катастрофа.
— Отлично, — сказал Йоссарян. — Это как раз то, что мне надо. Узнайте все для меня, пожалуйста. Прочь с дороги!
Последняя фраза была обращена к лоснящемуся латиноамериканцу перед ним, соблазнительно помахивающему ворованной кредитной карточкой Америкен Экспресс; латиноамериканец улыбался с вкрадчивой и оскорбительной фамильярностью и радостно тянул:
— Только что украдена, только что украдена! Не уходите без нее. Можете проверить, можете проверить!
Новых сообщений о мертвых новорожденных младенцах в участок не поступало, и полицейский за столом обратился к Макбрайду с наглой шуткой:
— И о живых тоже.
— Ненавижу этого типа, — пробормотал Макбрайд, побагровев от чувства неловкости. — Он тоже считает, что я сумасшедший.
Макмагона куда-то срочно вызвали, и Майкл, который закончил свой незаконченный рисунок, мимоходом спросил:
— Где вы были?
— На Кони-Айленде, — весело ответил Йоссарян. — И знаешь, Килрой там уже побывал.
— Килрой?
— Правда, Ларри?
— Кто такой Килрой? — спросил Майкл.
— Макбрайд?
— Йоссарян?
— Как-то раз в Вашингтоне я отправился поискать одно имя во Вьетнамском мемориале, где записаны имена всех погибших. Там был и Килрой, человек по фамилии Килрой.
— Тот же самый?
— Откуда мне знать, черт возьми.
— Я это выясню, — пообещал Макбрайд. — И давайте подробнее обсудим эту свадьбу. Может быть, у нас все получится. Я думаю, получится. Я и это выясню.
— Что это за свадьба? — требовательно спросил Майкл, когда они вышли из участка и направились к выходу из автовокзала.
— Не моя, — рассмеялся Йоссарян. — Я слишком стар, чтобы жениться еще раз.
— Ты слишком стар, чтобы жениться еще раз.
— Именно это я и сказал. А ты, наверно, все еще слишком молод? Женитьба, может быть, — дело не очень хорошее, но и не всегда такое уж плохое.
— Вот теперь ты говоришь слишком много.
Йоссарян выработал свои правила протискивания через толпу нищих: ежедневно он заготовлял и засовывал в карман пачку денег, выдавая из нее по доллару тем, у кого был робкий вид, и тем, у кого вид был угрожающий. Плотный человек с красными веками и тряпочкой в руках предложил Йоссаряну за доллар протереть очки или разбить их на мелкие кусочки, если Йоссарян откажется. Йоссарян дал ему два доллара и спрятал очки в карман. В этой живущей по своим законам зоне свободного предпринимательства самые удивительные вещи казались вполне обыденными. Он знал, что над ним висит смертный приговор, но попытался преподнести это известие Майклу эвфемистически.
— Майкл, я хочу, чтобы ты закончил юридический колледж, — серьезно и решительно сказал он.
Майкл отшатнулся от него.
— Па, черт побери, не хочу я этого. К тому же это дорого. Со временем, — продолжил он после удрученного молчания, — я бы хотел заняться какой-нибудь стоящей работой.
— Знаешь что? Я заплачу за учебу.
— Ты меня не поймешь, но я не хочу чувствовать себя паразитом.
— Пойму. Именно поэтому я и сам бросил сферу обслуживания, валютные спекуляции, игру на бирже, арбитраж и инвестиции. Майкл, я тебе обещаю еще есть семь лет крепкого здоровья. Но это максимум того, на что ты можешь рассчитывать.
— А что будет потом?
— Спроси Арлин.
— Кто такая Арлин?
— Женщина, с которой ты живешь. Разве ее не так зовут? С кристаллами и гадальными картами.
— Ее зовут Марлин, и она уже не живет со мной. А что будет со мной через семь лет?
— Со мной, остолоп. Мне будет семьдесят пять. Майкл, мне уже шестьдесят восемь. Я тебе гарантирую еще семь лет моего крепкого здоровья, и за эти семь лет ты должен научиться жить без меня. Если не научишься, ты — конченый человек. После этого я тебе ничего не могу обещать. Без денег жить нельзя. К деньгам привыкаешь, стоит только раз попробовать. Люди воруют, чтобы добыть денег. Каждому из вас после вычета налогов я смогу оставить не больше пятисот тысяч.
— Долларов? — Майкл чрезвычайно оживился. — Да это же целое состояние!
— При восьми процентах, — меланхолично сказал Йоссарян, — ты будешь получать сорок тысяч годовых. По крайней мере треть пойдет на налоги, и у тебя будет оставаться двадцать семь тысяч.
— Но это же гроши! На такие деньги мне не прожить!