Лавочкин более чем лаконичен. Только воспоминания близких ему людей позволили восполнить недосказанное и недописанное им самим.
В город Рославль Лавочкины переехали то ли в 1907, то ли в 1908 году и вели там нелегкую жизнь. Тремя китами, опорой благополучия семьи были корова, огород и старый сад. Миниатюрное натуральное хозяйство давало больше, чем скромные заработки отца. Концы с концами сводились с трудом. Но родители Семена Алексеевича не унывали.
Денег в доме Лавочкиных маловато, зато улыбок и шуток предостаточно.
Тон задавал отец. За ужином, когда собиралась вся семья, он начинал рассказывать какую-нибудь смешную историю. Заимствуя сюжеты таких историй у Чехова или Шолома Алейхема, он щедро уснащал их бесчисленными подробностями из жизни Росславля. Детям, видевшим в отце прежде всего своего старшего, более опытного, но неизменно любимого друга, очень нравились эти импровизации.
Детей в семье трое — Семен, Яков и Анна. По мере того как они подрастали, за ужином все чаще возникали своеобразные соревнования между отцом и старшим сыном, доброжелательное соперничество остроумия и находчивости, умения завоевать и удержать всеобщее внимание в споре.
Искусство спорить Лавочкин пронес через всю жизнь — от диспутов за семейным столом до схваток над листами ватмана в конструкторском бюро.
Словно сговорившись, сотрудники Лавочкина спешили рассказать мне, как любил поспорить Семен Алексеевич, умело направляя дискуссию в нужное ему русло.
В Рославле, в маленьком чистеньком домике, у будущего конструктора своя комната, отделенная фанерной перегородкой. Она обставлена по спартански: стол, кровать и собственноручно сделанные книжные полки.
— Самые интересные замыслы возникали у меня при чтении художественных произведений и в театре! — говаривал он.
Сохранились записи высказываний Семена Алексеевича о фантазии и мечте.
Они предназначались для печати, но не успели увидеть света при жизни конструктора.
«Как порой делается обидно за нашу литературу, что нет у нас достойных преемников Жюля Верна, Фенимора Купера, Майн Рида, Луи Буссенара, — писал Лавочкин в пору, когда фантастика и приключения не были у нас в большой чести и произведения этого жанра печатались редко. — Неужели героям новых фантастических романов уже нечего изобретать и некуда путешествовать? Наука и техника, сделавшие за последнее время так много открытий, далеко не исчерпали возможностей человеческого гения». Да, фантазия, с точки зрения Лавочкина, — неотъемлемая часть конструкторского таланта, больше того — очень существенная его часть. Семен Алексеевич прекрасно сформулировал это в статье, посвященной его коллеге Артему Ивановичу Микояну. Лавочкин характеризует в ней Микояна как «серьезного и энергичного инженера, человека смелой фантазии».
«В этом талантливом конструкторе удачно сочетаются два начала — изобретатель и инженер, — писал Лавочкин. — Вот почему машины, которые конструирует А. И. Микоян, смелые по идее… реальны, осуществимы на практике».
Эти слова, адресованные своему коллеге, Лавочкин с равным успехом мог бы отнести и к самому себе…
Первые приключения воздушного солдата
Итак, Лавочкин и самолет — почти ровесники. Начало нашего века — годы их детства, годы ученичества. К первой мировой войне оба пришли неоперившимися. Лавочкин — гимназист, жадно тянущийся к знаниям. Истребителя же просто еще не существовало.
Журналисты не обошли вниманием героическую экзотику воздушных боев первой мировой войны, когда летчики пытались стрелять друг в друга из револьверов, бросать гранаты, сбивать противника таранными ударами.[2]
Гораздо меньше написано о тайной войне, которую, соперничая между собой, вели технические умы многих армий.
Тайная война опередила на несколько лет войну мировую. У этой тайной войны была четкая цель — каждая из воюющих сторон стремилась первой создать боевую машину, самолет, маневрируя которым, летчик мог бы наводить на цель установленный; перед ним пулемет и стрелять.
Ну что тут мудреного? Сегодня — ничего, а тогда задача казалась просто неразрешимой. Вести огонь мешал винт. Летать же без винта было так же невозможно, как и стрелять через винт. И инженеры состязались в преодолении этой преграды.
Изобретатели шли разными путями — кто-то напрямик, а кое-кто в обход.
Так, например, в 1912 году Август Эйлер предложил поставить пулемет на самолет с толкающим винтом, а спустя немного времени Франц Шнейдер запатентовал синхронизатор — устройство для стрельбы через винт, согласующее обороты винта с выстрелами пулемета. Военные не оценили этих идей. Ни то, ни другое предложение практического осуществления не получили. Практическое решение задачи принес отсекатель пуль, предложенный французским военным летчиком Ролланом Гарро. Рапортом Гарро в ставку главнокомандующего, поданным 3 ноября 1914 года, началась история, похожая на приключенческий роман.