Наверно, она вообразила себе этого ребенка.
Внезапно Таллис успокоилась, душу охватил покой. Она уселась под огромным стволом и посмотрела через его неровный силуэт на блестящее небо, потом закрыла глаза. И попыталась представить себе, каким был дом, когда в нем жили люди. Дедушка должен был рассказывать ей о нем. Возможно, его слова смогут подняться на поверхность из детской части ее сознания.
Вскоре она представила себе собаку, бродящую по саду; в земле рылись цыплята. Из открытой двери кухни доносились звуки радио; что-то готовила женщина, стоявшая за сосновым столом. Французские окна были распахнуты; из кабинета доносились голоса. Двое мужчин сидели за столом, обсуждая древние реликвии. Потом они начали писать в толстой книге, на белых листах появились слова...
К ограде сада подошел юноша со свежим лицом, загорелый дочерна.
Солнце побледнело, ее укусил холодный ветер. Пошел снег, вокруг закружились черные облака. Снег безжалостно заметал ее, она озябла до костей...
Через бурю к ней шла фигура. Грузная, похожая на медведя. Ей показалось, что это огромный человек, одетый в меха. С ожерелья из белых звериных зубов, украшавших его грудь, свешивались сосульки. Из-под копны темных волос выглядывали два глаза, сверкавшие как льдинки.
Он присел перед ней на корточки и поднял каменную дубину. Камень был черный и гладкий и ярко блестел. Человек плакал. Таллис в ужасе смотрела на него. От него не исходило ни звука — ветер и снег тоже замолчали...
Он открыл рот и оглушительно закричал.
Имя. Ее имя. Громко, пронзительно, душераздирающе, и Таллис очнулась от видения. Лицо заливал пот, сердце стучало как бешеное.
Перед ней была поляна, одна половина которой погрузилась в глубокую тень, вторая сверкала на солнце. Вдали кто-то опять прокричал ее имя, встревоженно и настойчиво.
Она пошла обратно мимо разрушенного дома и заглянула в кабинет, чьи шкафы, полки и ящики были разбиты вдребезги росшим в нем дубом. И опять обратила внимание на стол. Именно за ним писали два человека в ее сне. Шептал ли ей дедушка о дневнике? Нашли ли его? Есть ли в нем о Гарри?
Она возвращалась к краю леса. И прямо перед опушкой увидела мужчину, стоявшего на открытой земле. Впрочем, она увидела только силуэт. Человек стоял на маленьком холме сразу за колючей проволокой. Изогнувшись в одну сторону, он смотрел в непроницаемую мглу Райхоупского леса. Таллис посмотрела на него, беспокойно и... печально. Даже осанка выдавала в нем пожилого несчастного человека. Неподвижного. Наблюдающего. Беспокойно смотрящего на мир, отвергший его из-за страха, заполнившего его сердце. Ее отца.
— Таллис?
Не сказав ни слова, она вышла на свет и проскользнула под проволокой.
Джеймс Китон с облегчением выпрямился:
— Мы беспокоились о тебе. И думали, что ты потерялась.
— Нет, папочка. Со мной ничего не случилось.
— Очень хорошо. Слава Богу за это.
Она подошла к нему и взяла за руку. Потом посмотрела обратно на лес, где совершенно другой мир молча ждал гостей, готовых изумляться его необычности.
— Там есть дом, — прошептала она отцу.
— Хорошо... мы скоро уходим. Ты видела какой-нибудь признак жизни?
Таллис улыбнулась и покачала головой.
— Съешь хоть что-нибудь, — только и сказал он.
В тот же самый день она сделала свою первую куклу; точнее, ее заставили сделать, и она не стала спрашивать себя, откуда пришло принуждение.
Она нашла тонкий кусок боярышника дюймов двенадцать в длину, очистила от коры и скруглила концы, используя нож, позаимствованный из мастерской Кости. Пришлось поднапрячься. Дерево оказалось мокрым и очень твердым. Вырезая глаза, она обнаружила, что даже простые узоры требуют огромных усилий. Тем не менее Терновый Король ей очень понравился, и она гордо поставила его на свой туалетный столик. Таллис внимательно осмотрела его, но он не значил ничего. Она попыталась скопировать ужасный столб, стоявший в саду разрушенного дома, но даже не приблизилась к оригиналу. Первый опыт оказался пустым, бессмысленным.
И тут у нее появилась новая мысль. Она отправилась в дровяной сарай и осторожно пробиралась между вязовыми чурками, пока не нашла достаточно толстый чурбан, еще не очищенный от коры. Если она сумеет снять с него кору и аккуратно расколоть ее пополам, получится изогнутая поверхность, из которой можно вырезать маску.
Вернувшись в комнату, она проработала весь день, вырезая из куска дерева грубый овал — лицо. Кора вяза была очень твердой, и, как и раньше, ей не хватало силы; даже с острым ножом она резала и стругала очень медленно. Тем не менее ей удалось выдолбить два глаза и улыбающийся рот. Устало посидев среди стружек, она взяла коробку с красками и нарисовала вокруг каждого глаза концентрические зеленые круги, а язык, высовывающийся из прорези рта, сделала красным. Остальную кору она закрасила белым.