На следующий день добровольцы достигли аула Понежукай. Кривые улочки и глинобитные дома, старая мечеть с покосившимся минаретом — все это производило впечатление азиатской экзотики. Сразу бросилось в глаза отсутствие в ауле жителей. Выяснилось, что местное население было буквально вырезано соседями из станицы Рязанской, причем в этом удивительно единодушны были и казаки, и иногородние.
По сообщениям разведчиков, кубанский отряд находился примерно в 50 верстах к западу от места пребывания Добровольческой армии. Два дня Корнилов вел добровольцев горными дорогами, не давая им отдыха. Но никто не жаловался, все понимали, что хочет командующий. Наконец, 15 (28) марта, когда армия стояла в ауле Шенджий, туда прибыл командующий кубанским отрядом генерал В.Л. Покровский. Начинался новый этап похода. Однако, прежде чем говорить об этом, остановимся на некоторых деталях походной жизни, обычно ускользающих от внимания историков.
ПОХОДНЫЕ БУДНИ
Персонажи легенд, как правило, мало похожи на живых людей. Их не заботят такие бытовые мелочи, как еда или необходимость выспаться. В дни Первого кубанского похода его участники еще не успели стать эпическими героями и потому были вынуждены думать в том числе и о вещах сугубо прозаических.
Сколь бы ни мала была Добровольческая армия, но и ее нужно было кормить. Это обстоятельство заставляло командование постоянно беспокоиться, особенно в первые дни похода, когда направление движения оставалось неясным. В ожидании предстоящих трудностей обоз загрузили до предела. Добровольцы везли с собой из Ростова не только печеный хлеб, но и зерновой фураж и даже прессованное сено{573}. Однако неповоротливый обоз уже очень скоро стал тормозить движение. К тому же выяснилось, что продовольствие без труда можно достать у местных жителей. Поэтому на второй неделе похода в станице Егорлыцкой излишки запасов были брошены. В качестве резерва было оставлено лишь по банке консервов на человека.
Голодать армии не пришлось и в дальнейшем. Часто не хватало папирос и табаку, подчас не было сахара, но продовольствия было в достатке. Участник похода журналист Б.А. Суворин вспоминал: «Ели, в общем, сытно, питаясь борщом, который с тех пор мне надоел так, что я видеть его не могу, хлебом и салом»{574}. В том же духе писал Н.Н. Львов: «Хозяйки большей частью были радушны, охотно готовили для нас и угощали жирными щами и сдобными пышками. В станицах всего было в изобилии. Ни в чем мы не терпели лишения»{575}.
За продовольствие и другие приобретаемые товары добровольцы расплачивались с местным населением наличными деньгами. Платили за все: за стол, за ночлег, за сено и овес для лошадей. Платили втридорога, так как прижимистые хохлы-кубанцы не стесняясь заламывали несусветные цены. Денежные запасы армии, всего около шести миллионов рублей, находились в ведении генерала Алексеева. Каждый раз, распределяя деньги между командирами частей, Алексеев вздыхал: «Не знаю, дотянем ли до конца похода», но безропотно выдавал требуемое. Проблема была лишь одна: в армейском казначействе деньги находились преимущественно в виде крупных купюр, разменять которые было практически невозможно. В результате содержание выдавалось одной бумажкой на целую группу лиц. Так стихийно сложились своего рода артели, члены которых старались останавливаться на ночь в одном помещении и питаться из одного котла.
Корнилов категорически запретил любые реквизиции и насильственные изъятия имущества. Командование армии понимало, что в ситуации, когда большинство иногороднего крестьянства и немалая часть казачества относятся к добровольцам враждебно, инциденты такого рода способны привести к опасным последствиям. Но был во всем этом своеобразный подтекст. В воспоминаниях Н.Н. Львова воспроизведен характерный монолог офицера-добровольца: «Ну и народ, — жаловался капитан. — Приходишь усталый, голодный, целый день ничего не ел. А никто куска хлеба не дает: “нема и нема”. И зададим мы им за это “нема”, придет время, — раздраженно говорил он, — а начальство за каждую курицу угрожает судом. Нельзя клока сена вырвать из стога, бабы вопят благим матом, с вилами лезут. От начальства нагоняй»{576}. Обратим внимание: для этого безымянного капитана грабеж недопустим не по моральным соображениям, а потому что «начальство запрещает». Для начальства важно запретить грабежи, потому что армия слишком слаба. Значит, если изменится соотношение сил, то исчезнут прежние запреты. Через два года так оно и будет и «почти святые», по выражению В.В. Шульгина, превратятся в «почти бандитов».