К тому же ему никогда прежде не приходилось действовать в государственных масштабах, а специфическая атмосфера революционного подполья, наполненная интригами и мелким подсиживанием, формировала для этого не лучший опыт.
Но несомненно, что политической фигурой он был весьма заметной. На должность комиссара 8-й армии Савинков пошел добровольно, хотя это в общем-то были не его масштабы. Он свободно общался со многими министрами, имел возможность в любой момент обратиться к самому Керенскому, и премьер не мог не прислушаться к заслуженному революционеру.
Завойко был шапочно знаком с Савинковым и теперь попытался воспользоваться этим. Дело происходило в те страшные дни, когда немцы прорвали русский фронт. Армия, которой командовал Корнилов, еще держалась, но в любой момент паника могла охватить и ее. Корнилов отчаялся получить от штаба фронта какую-то помощь. По совету Завойко он решил попробовать действовать через Савинкова. Завойко был командирован в Каменец-Подольский, где тогда находился Савинков. Вместе с ним Корнилов отправил своего офицера для поручений полковника В.В. Голицына, способного дать справку по конкретным вопросам, касающимся состояния армии.
Завойко нашел Савинкова и Филоненко в ресторане местной гостиницы «Гранд-отель». Но разговор между ними завязался вокруг совсем другой темы. Завойко сказал, что в армии ходят слухи о провозглашении диктатором великого князя Николая Николаевича, двоюродного дяди последнего царя. Ссылаясь на поручение Корнилова, Завойко спросил Савинкова, как он относится к этой идее. Похоже, что Завойко, как это часто с ним бывало, самостоятельно пересмотрел характер своего задания. Говоря о Николае Николаевиче, он прощупывал почву относительно своего кандидата в Наполеоны.
Собеседники поняли его абсолютно правильно. Савинков резко ответил, что это скорее ему нужно поставить такой вопрос перед генералом Корниловым. Завойко поспешил откланяться, а Савинков и Филоненко решили как можно скорее встретиться с Корниловым. Выезжая к Корнилову, Савинков был готов к самому худшему. Перед отъездом он оставил сотрудникам своего штаба все необходимые распоряжения на случай своего ареста. В свою очередь Завойко таким же образом настроил Корнилова. Ожидая приезда комиссаров, Корнилов отослал в безопасное место находившуюся с ним семью.
Командующий принял Савинкова и Филоненко по первому требованию. Внешне он был спокоен, хотя плотно сжатые губы выдавали его волнение. «Генерал, — обратился Савинков к Корнилову, — я знаю, что если сложатся обстоятельства, при которых вы должны будете меня расстрелять, вы меня расстреляете». Выдержав паузу, он прибавил: «Но если условия сложатся так, что мне придется вас расстрелять, я тоже это сделаю»{237}. Все это звучит театрально до крайности, но вполне вписывается в манеру Савинкова. Корнилова, как ни странно, подобное начало разговора не смутило. Савинков заявил, что как революционер он является категорическим противником любой диктатуры. После короткого молчания Корнилов ответил, что лично он к диктатуре не стремится.
Савинков полагал, что он умеет разбираться в людях. Правда, история с предательством Азефа, которое он так долго отказывался признать, вызывает сомнения в этом его качестве. Локкарт писал о Савинкове: «Он так долго общался со шпионами и провокаторами, что, подобно герою одного из своих романов, он сам не знал, предает ли он себя, или тех, кого хотел предать»{238}. Во всяком случае, Корнилову Савинков поверил. В показаниях комиссии по «корниловскому делу» он говорил, что из общения с Корниловым убедился в том, что тот «не только разделяет мой взгляд на необходимость твердой революционной власти, осуществляемой Временным правительством, но является тем человеком, который, стоя близко к Временному правительству, сможет взять на себя всю тяжесть проведения решительных мер для поднятия боеспособности армии»{239}.
Для Корнилова знакомство с Савинковым тоже стало важным рубежом. Теперь у него появилась солидная политическая поддержка, а значит, трамплин для выхода на новый уровень. Не очень понятно, в какой мере это способствовало его выдвижению на пост главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Керенский, во всяком случае, отрицал наличие каких-то рекомендаций при назначении Корнилова. Но уже в штабе Юго-Западного фронта Корнилов и Савинков действуют в полной мере заодно.
ВО ГЛАВЕ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА
Корнилов официально вступил в командование Юго-Западным фронтом в 7 часов вечера 7 июля 1917 года. Обстановка на фронте в этот момент была крайне серьезной. Вражеский прорыв на участке, занимаемом 11-й армией, грозил вылиться в общую катастрофу. Посланные на ликвидацию прорыва части 49-го корпуса в большинстве случаев отказывались выполнять приказы или отступали при первых же выстрелах артиллерии противника. Под угрозой оказался Тарнополь, где располагалась главная тыловая база фронта. Прикрывавший город 1-й гвардейский корпус в ночь на 7 июля самовольно покинул позиции.