Однако всего более в это время импонируют Петру Лавровпчу, по-видимому, «Отечественные записки». В них он начал печататься еще в 1857 году (№ 9, статья «По поводу вопроса о воспитании. Критериум для направления нравственного воспитания»). А к лету 1858 года с их редактором — Андреем Александровичем Краевским — у Лаврова складываются довольно тесные отношения. Основу их составляло не идейное содружество и даже не обоюдная симпатия, а скорее взаимная выгода: опытному журналисту либерального толка Краевскому Лавров с его эрудицией, знанием языков, быстрым, хотя и не очень ярким, пером представлялся весьма подходящей кандидатурой в качестве редактора отдела иностранной литературы; Лаврова же, вероятно, прежде всего привлекала почти неограниченная возможность публиковать собственные, обычно очень обстоятельные, объемистые статьи. Вскоре Краевский и Лавров и в самом деле заключат соглашение о сотрудничестве, а пока, в апрельском номере «Отечественных записок» за 1859 год, появляется новая философская работа Петра Лавровича — статья «Механическая теория мира».
В ней Лавров раскрывает историю материализма в его борьбе с религиозно-идеалистическими, спиритуалистическими учениями, подчеркивает его нерасторжимую связь с естествознанием, характеризует его отношение к важнейшим философским проблемам. В центре внимания автора вульгарный материализм XIX века, получивший особенно широкое распространение в Германии после революции 1848—49 годов, но имевший немало приверженцев и в других странах, в том числе и в России, особенно среди разночинного студенчества. Признавая роль теорий Молешотта, Фохта, Бюхнера в популяризации естественных наук и разрушении религиозных верований, Лавров вместе с тем справедливо упрекает этих философов и их последователей в том, что они не желают видеть ничего положительного в отрицаемых ими идеалистических системах, что, упрощая действительность, они пытаются свести духовные, психические процессы к видоизменениям движения вещества, игнорируют своеобразие и активность сознания, недооценивают эмоциональное и нравственное начала в человеке. В этой критике некоторых современных ему материалистов Лавров был безусловно прав. Но вот беда: сам он совершенно безосновательно отождествляет здесь же вульгарный материализм с материалистической философией вообще; и в этой статье, и в целом ряде последующих Лавров определяет материализм как разновидность метафизики, умозрительного верования. Лаврову представляется, что основной недостаток материализма, призывающего человечество «поклониться новому кумиру — веществу». связан с его невниманием к «миру человека». «Прошло время идеальных (то есть идеалистических. — Авт.) теорий, подчинявших природу сознанию и воссоздававших ее на основе категорий безусловной идеи (Лавров имеет в виду философию Гегеля. — Авт.). Но современная философия не должна пренебрегать явлением сознания и в точной системе психология должна искать дополнения теории внешнего мира. Только весь человек, в целости явлений его жизни — истинный предмет философии».
Такое понимание предмета философии обнаруживает знакомство Лаврова с антропологической философией Фейербаха, а также его стремление строить собственную теорию на началах антропологизма. Напряженная работа в этом направлении имела результатом «Очерк теории личности», который в конце 1859 года Лавров направляет Краевскому в «Отечественные записки».
Инициатором создания «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым» — сокращенно его называли Литфондом — был А. В. Дружинин. В ноябрьской книжке «Библиотеки для чтения» за 1857 год он обнародовал свои «Несколько предложений по устройству русского Литературного фонда для пособия нуждающимся литрам ученого и литературного круга». В декабрьском номере «Современника», назвав эту статью «превосходною», II. Г. Чернышевский горячо поддержал идею создания фонда: «Основание «Литературного фонда», — писал Чернышевский, — имело бы своим добрым последствием не одно то дело, к исполнению которого он прямо назначается: автор статьи в «Библиотеке для чтения» прекрасно объясняет то благотворное влияние, которое «Литературный фонд» имел бы на сближение между всеми органами и деятелями науки и литературы; мы желали бы, чтобы столь же справедливо было его мнение о том, что в настоящих отношениях между ними нет никаких препятствий к соединению для общего доброго дела. Но если и существуют какие-нибудь угловатости, нет сомнения, что они скоро сгладились бы, когда явилась бы возможность союзной деятельности, как это мы видим во всех литературах Европы, где даже различие в направлениях, не говоря уже о личных чувствах друг к другу, нимало не мешает соединению всех литераторов в одно целое, как скоро то нужно для достижения целей, полезных всей литературе… Во всяком случае, мелкие личные несогласия должны быть отброшены в сторону, когда представляется возможность соединиться для дела, которое принесет пользу не одним нуждающимся литераторам, но и может возвысить положение всей литературы…»
2 февраля 1859 года на квартире Ивана Сергеевича Тургенева одиннадцать литераторов (среди них были, конечно, и Дружинин, и Чернышевский, а также Краевский, Никитенко, Павел Васильевич Анненков) поставили свои подписи под проектом устава «Общества…». После необходимого в подобных случаях прошения министру народного просвещения (им был в то время Евграф Петрович Ковалевский) и прочих прохождений по ступеням бюрократических согласований устав — с незначительными изменениями — был утвержден Александром II. Упомянутые одиннадцать литераторов пригласили еще шестьдесят шесть человек, и 8 ноября члены-учредители, собравшись на квартире брата министра — Егора Петровича Ковалевского (на Мойке, у Красного моста, дом Кочубея), объявили «Общество…» открытым. Его создание означало официальное признание властями относительной самостоятельности научно-литературного движения в России.
Лавров, по-видимому, участвовал в этом собрании. В одном из писем к Краевскому он делает такую приписку: «Чуть не забыл опять спросить Вас: как бы сделаться членом в Обществе вспомоществования литераторам?» 19 октября Краевский ответил Лаврову, и скорее всего по его совету Лавров направил такое официальное письмо:
«Милостивый государь Андрей Александрович!
Я вполне сочувствую намерениям, с которыми основывается Общество вспомоществования литераторам и ученым, в учреждении которого Вы принимаете столь деятельное участие, а потому и желаю попасть в число членов-учредителей этого общества. Надеюсь, что Вы мне не откажете при этом в Вашем содействии…
Петр Лавров
21 октября 1859 г.».
С самого начала Лавров с энтузиазмом отнесся к делам Литературного фонда. Из учебной аудитории, кабинета и салона он выходит на арену собственно общественной деятельности. Существенно расширяется круг людей, с которыми он поддерживает теперь отношения. В частности, по свидетельству Лаврова, и с Николаем Гавриловичем Чернышевским его знакомство состоялось «при основании Литературного фонда». К этому же времени относится и первое — впрочем, весьма неблизкое — знакомство Лаврова с Тургеневым. Оно произошло при организации первых чтений в пользу Литературного фонда, на которых Тургенев читал свое эссе «Гамлет и Дон-Кихот».
Этот литературный вечер состоялся в зале петербургского Пассажа 10 января 1860 года. Сменяя друг друга, на сцепе появлялись изрядно волновавшиеся писатели и поэты: чуть ли не впервые российские литераторы выходили лицом к лицу с большой аудиторией. Начало выступлениям положил Полонский. Вслед за ним перед публикой предстал Тургенев. Майков читал свой «Приговор» (Легенду об Иоанне Гусе). Затем наступила очередь Бенедиктова, Некрасова… Е. А. Штакеншнейдер отметила в дневнике, что Бенедиктов, Майков и Лавров в этот вечер приехали из Пассажа к ним на Миллионную пить чай… «Мама и я члены Общества Литературного фонда… Один из его деятельных членов — Лавров…»