— “ Вторник, два часа.
Мой дорогой друг,
получил Вашу записку по возвращении домой. Вы были недовольны тем, что я вчера написал? Когда я писал Вам, сердце мое смертельно сжималось. Но согласитесь, что Вы очень дурно поступили со мной ; не Вы ли вынудили меня играть в злодея? Уверяю Вас, что это доводит меня до отчаяния. Я полагал, что Вы меня хоть немного любите ; я понял, что эта мечта была безумием, и я сказал себе : ну что ж, поступим так же, как другие!.. Послушайте ; забудьте и простите меня. Я приду сегодня же вечером ; будьте добры, не спроваживайте меня ; я, в свою очередь, принесу то, что Вам нужно. Оставим в прошлом эти злые огорчения ; Вы видите, что я Вас обожаю… ”
Вечером, в девять часов, ее не было дома ; она получила мое письмо ; она не оставила ответа. Теперь она могла делать что угодно! Угрожать ей, сердиться, а потом просить прощения!.. Увы! и она могла бы любить меня, если бы я смог заставить меня любить!..
“ Вторник, первое марта, одиннадцать часов вечера ”.
Вот что я хотел ей сказать ; я зашел слишком далеко ; и теперь, наедине с самим собой, я хотел зафиксировать то, что сказал бы ей на другой день, если бы она меня приняла.
“ Вторник, первое марта, одиннадцать часов вечера.
Как только я окажусь в ее комнате, сжимая ее в объятьях, я скажу ей : — Вы не верите, что я люблю вас? — О, пусть все то, что я сделаю, благотворно падет на ее бедную душу!.. ”
Вечер, когда я написал это, был тем самым вечером, когда я встретил на бульваре эту девушку с большими смутными глазами, которая шагала в своем жалком рабочем костюме, обессиленная, под голыми деревьями в прохладе светлого мартовского вечера ; я прошел мимо нее ; она взглянула, усталая и слабая ; устало, ни жеста, мутным взглядом ; и я подумал о другой, такой прекрасной, такой любимой ; бедная, бедная душа, такая болезненная душа!.. Здесь жгли дрова ; снаружи — чистое небо, сухое и светлое ; ни ветерка ; глубокое, такое далекое небо ; ясный воздух, и все вещи стремятся ввысь ; здесь тихое тепло огня, одиночество и воспоминания.
“ …Вы не верите, что я люблю Вас? — О, пусть все то, что я сделаю, благотворно падет на ее бедную душу! — Друг мой, я размышлял о том, что происходит между нами ; я безумно желал Вас ; пусть это безумие будет моим оправданием ; я принуждал Вас ; я умоляю Вас о прощении. Я мог бы остаться здесь сегодня ночью, моя дорогая… Прощайте! Вы любимы ; я возвращаю Вам ваше тело и покидаю Вас, потому что люблю. — И я возьму ее голову в свои ладони, посмотрю ей в глаза и поцелую в губы. — Прощайте ”.
Да, эти слова и никаких дурных побуждений. Так и не выдалось случая сказать их.
“ Мой дорогой друг, мне непременно нужно Вас видеть. Жду Вас сегодня вечером в десять часов. Остаюсь Вашей. Лея ”.
Что еще было тем вечером?.. Тем вечером, когда она заболела? конечно ; я провел ночь, ухаживая за ней. Как она была разбита, помята и обессилена, измучена! я долго ждал ее ; она появилась совершенно убитая ; она легла, и я остался у ее постели ; мы ставили ей на лоб компрессы ; она отпустила горничную ; я ухаживал за ней ; так я провел ночь, в кресле ; она, безмолвная и неподвижная, ослабевшая ; я, в сонной грусти и жалости. Утром она очнулась ; я раздвинул шторы ; было восемь часов ; она улыбнулась. Самый прекрасный период моей любви, да, самый дорогой. Во второй половине дня она встала на ноги ; четверть часа мы провели вместе ; а на следующий день? уже на следующий день она была так неприятно радостна, смеялась, пела, кричала.
“ Лея д’Арсе доставит себе удовольствие пойти завтра в Оперу с месье Даниэлем Принсом. Тысяча приветов ”.
Она была хороша тем вечером в Опере в своем розовом платье из сатина, в белых туфлях ; Шавен не мог не признать, что она была хороша ; Шавен, который никогда не разделяет чужое мнение. И на вечере в Одеоне ; играли трагедию ; “ Андромаху ” ; Лея хотела послушать дебютантку, не помню, кого именно ; странный каприз ; мы ужинали у Фуайо ; она заказала утку-мандаринку ; я сглупил и не оставил достаточно чаевых ; но Лея не заметила ; не важно, я был не прав ; через окно, выходящее на Люксембургский сад, мы видели, как мимо проходят студенты ; она была облачена в невозмутимое достоинство, никогда не покидающее ее на публике, и в платье из велюра, а на голове у нее красовалась шляпа, покрытая стеклярусом и украшенная красным пером. Каждый вечер я провожал ее до дома и, попрощавшись, уходил ; это было прекрасно ; раз или два она хотела оставить меня на выходе из экипажа ; но я всегда настаивал и поднимался минут на десять ; теперь это вошло в привычку ; так хорошо беседовать в ее комнате. Письмо с баронской короной от Луизы :