VII
Но вот я и на месте, улица Стивенс, дом Леи ; вестибюль, лестница ; винтовая лестница ; третий этаж ; здесь? да, здесь ; нужно позвонить ; ботинки чистые, галстук на месте, усы в порядке ; столько нужно ей сказать, столько всего ; она, конечно, только вернулась ; будет в своем черном платье из кашемира ; какого черта я не звоню ; еще увидит меня ; звоню ; шаги внутри ; дверь открывается ; Мари.
— Мадемуазель д’Арсе дома?
— Да, месье, проходите.
Я вхожу.
— Я сообщу мадмуазель, что вы здесь.
Она мила, эта Мари. Ах, эта гостиная, эта прелестная маленькая гостиная моей дорогой Леи ; сяду, пожалуй, в кресло, к окну ; как славно расставлены цветы! а вот и букет сирени, который я посылал ; зеркало ; выгляжу я вроде ничего ; презентабельно ; честное слово, неплохо ; Лея любит мужчин с короткими волосами, как у меня, и любит брюнетов… Лея…
— Добрый вечер, — звучит ее тонкий голос.
И ее искусно-женственная улыбка, ее насмешливый мягкий взгляд, улыбка феи ; добрый вечер, тонкий прелестный голос ; и ее волосы скользят по лбу ; это она, милая Лея ; нет, не стоит целовать ей руку ; неловко получится ; просто поздороваюсь.
— Как вы, друг мой?
— Замечательно.
На ней черное сатиновое платье. Мы садимся на диван, она слева ; она откидывается на подушки, смотрит на меня ; она великолепна сегодня.
— Ну так что же вы мне расскажете? — спрашивает она.
Мне нечего ей рассказать ; хотя нет ; почему она написала не приходить в театр?
— Жаль, что не удалось зайти за вами в театр.
— Не было возможности ; мне нужно было переговорить с директором после спектакля, а его иногда приходится ждать целый вечер ; он не стесняется приходить в девять, в десять.
Не имеет смысла настаивать ; и так ясно, что она выдумывает на ходу.
— И долго вам пришлось ждать сегодня?
— Прилично ; я вернулась только десять минут назад ; со сцены я пошла прямиком в дирекцию ; там была Фанни Бланш ; она хотела увидеться с директором, еще не переодевшись ; вы знаете, что она выходит только во втором акте ; мы чуть не умерли от скуки в этой дыре! места там ровно на два стула, но Бланш занимала все пространство ; она до ужаса жирная.
— Я не понимаю, почему ей все еще дают играть травести ; она уже немолода.
— Но и не стара ; сколько ей, по-вашему, лет?
— Ну…
— Не такая уж она и старая ; не знаю ; сколько ей? сорок?
Какая она забавная, Лея, в свои двадцать лет, эта детская серьезность маленькой кокетки!
— Пойдемте прогуляться? — спрашиваю я.
— О, я так устала! не могу больше ; хочу спать.
— Что с вами такое?
— Я устала.
— Вам надоело ждать в театре.
— О нет, дело не в этом.
— Вам пришлось сидеть на этом стуле, а вы так любите двигаться ; вы и секунды не можете усидеть спокойно.
— Ладно ; смейтесь надо мной ; хотя вот уже четверть часа как я не двигалась с места.
Я поддразниваю ее.
— Сидя или стоя, вы одинаково прекрасны.
— Как мило!..
Она совершенно не ценит моего остроумия ; шутить с женщинами невозможно, и что прикажете делать? Она встает ; медленно направляется к окну ; ее хрупкое пухленькое тело колышется ; светлые пряди волос на шее ; раздвигает занавески ; выглядывает наружу. Какой мягкий диван! И со всех сторон бледноватый блеск белых стен и зеркал.
— Хорошо сегодня на улице, — говорит она. — Может, прогулка и пошла бы мне на пользу…