Голд сильнее оперся на трость и проговорил глухо:
— Бей, я помню всё, что ты мне сказал на острове… Но так же понимаю, что тогда ты не знал, в чём именно состоит моя вина. Я не буду ловить тебя на слове, и если ты хочешь забрать своё прощение назад.
Хэмиш вздохнул, взял отца за плечи и проговорил медленно:
— Папа, давай просто не будем тратить на это время. Его и так прошло так много, я успел вырасти и стать совсем другим человеком. И ты, кажется, тоже сильно изменился. Но я простил тебя… Простил давно… Ещё когда очутился в Неверлэнде и стал одним из потерянных мальчишек… И теперь я знаю больше, чем мог знать тогда, когда принёс тебе волшебный боб. Ты даже не представляешь, с кем я там познакомился…
— С Киллианом Джонсом? — медленно произнёс Голд, глядя на сына опрокинутым, изумлённым взглядом.
— Мы его звали Капитан Крюк, — невесело улыбнулся Хэмиш.
Голд нахмурился:
— И несмотря на то, что он мог обо мне наговорить, ты простил меня?
Хэмиш покачал головой:
— Или благодаря этому. Он рассказал мне о твоих поисках… Ему казалось забавным, что пока я нахожусь в ловушке на острове, ты ищешь меня в другом месте.
— Постой… — Голд подрагивающей рукой коснулся плеча сына. — А как ты там очутился? Ты же должен был оказаться в мире без магии.
— Это длинная история, — Хэмиш вздохнул. — Я никому её не рассказывал, но тебе готов. Может, нескладно выйдет… Но, ты. должен знать. Присядем?
— Да, конечно, сынок… — Голд оглядел царящий в подсобке хаос.
— Может быть, ещё чаю нам приготовишь? — Хэмиш потёр переносицу. — Я так и не научился заваривать как следует.
— Да, — впервые за долгое время на губах Голда показалась тёплая, искренняя улыбка. — Я не успел научить. Садись, сделаю.
Они сидели у верстака, прихлёбывали чай, и Хэмиш, время от времени покачиваясь на стуле — когда он успел обзавестись такой привычкой? — рассказывал Голду ту часть истории, о которой он ничего не знал. Сердце Голда болезненно сжималось, когда он слушал о том, как его сын очутился один среди промозглой лондонской ночи, в мире, где у него не было ни какой-либо поддержки, ни друзей, ни денег, ни крыши над головой… Он остро ощущал вину: он должен был быть рядом со своим мальчиком, ведь он обещал Бейлфаеру… Хотя голос разума и подсказывал, что в чужом мире и без средств к существованию калека-отец мог бы стать для подростка скорее обузой. И когда сын рассказал ему, как встретил в Лондоне новую семью, принявшую его как родного и даже давшую свою фамилию, Голд понял, что он в этой истории только бы помешал. Впрочем, он уже догадывался, что мирной жизни его мальчику было отпущено совсем немного. Бею хватило бы рассудительности не поддаться Тени, но он хотел защитить своих названных братьев…
О том, как произошло его знакомство с одноруким капитаном, Хэмиш умолчал, не стал бередить ещё и эту рану… Тем более он и пятнадцатилетним мальчишкой не осудил отца за обман: принять то, что мать не увезли силой, а она добровольно оставила сына ради вольной разбойничьей жизни, было сложно, и он понимал, почему отец оградил его от этой правды. Но про годы проведённые на острове, про потерянных мальчишек и свои многочисленные попытки сбежать, Хэмиш рассказал. Он видел плескавшуюся в глазах отца боль и пытался смягчить краски, говоря о жестоких играх Пена. Но остановиться уже не мог. Рассказывая об этих потерянных годах, Хэмиш словно вытаскивал занозу, которая которая болела и нарывала все эти годы, даже когда он ничего о ней не помнил и не замечал её присутствия.
— Большинство потерянных мальчишек забывают своих родителей. Иногда они плачут по ночам, но не могут вспомнить имён и лиц тех, о ком тоскуют. А я… не забывал тебя никогда. Я ждал тебя. Я каждую ночь звал тебя по имени, надеясь, что хотя бы магия кинжала приведёт тебя ко мне. Когда Крюк отправлялся по поручениям Пена, я пытался спрятаться в трюме, в надежде выбраться, когда корабль пристанет к другим берегам. Но мне никогда это не удавалось. И однажды… после очередной попытки Пен пообещал мне, что выпустит меня, если я отдам ему свою память. И я… согласился. Папа, — Хэмиш опустил взгляд в давно опустевшую чашку. — Я предал тебя. Я не мог больше жить в этом страшном мире, где будущее словно не существовало… И я выбрал хоть какое-то будущее, пусть отказавшись от памяти, я терял тебя навсегда… Ведь ипро кинжал Тёмного Пен тоже узнал из моих воспоминаний. Я не думал, что это может навредить тебе, папа.
— Что ты, сынок, — Голд накрыл сжавшуюся в кулак руку Хэмиша ладонью. — Как после всего ты можешь себя винить? Счастье, что ты вообще сумел выбраться оттуда и…
-…и найти своё место в этом мире, — улыбнулся Хэмиш. — Здесь, в Лохду. Твой черёд рассказывать, папа.
Голд отодвинул от себя чашку.
— Я даже не знаю, что рассказывать сынок. Я пожалел о том, что отпустил тебя в ту же секунду. И когда воронка закрылась… Голубая фея сказала мне, что это был последний волшебный боб, а единственный способ найти тебя снова — древнее заклятие, сотворить которое мне мозгов не хватит. — Голд невесело усмехнулся. — В общем, с этим у меня тогда действительно были некоторые проблемы. Я ничего толком не знал и не понимал, но недавно обретённая злая сила пьянила меня. Ударяла в голову, заставляла считать себя всемогущим. То что я творил, порой ужасало меня самого, что уж говорить о тебе, мой мальчик. У тебя всегда было доброе сердце…
— Папа…
Голд зажмурился:
— Я помню, как как-то после очередного своего «подвига» поднял голову и увидел страх и отвращение в твоих глазах. Я никогда бы не хотел увидеть их там снова. Не удивительно, что ты захотел «вернуть своего папу». В общем, я искал тебя. Много где побывал. Многому научился в попытке одолеть колдовскую премудрость. Многое узнал о магии. И наконец очутился в этом мире. Вот только как именно тебя найти среди семи миллиардов человек, населяющих Землю, фея мне не подсказала. Нас свело проклятие Тёмного. Сам того не подозревая, ты позвал меня, и кинжал привёл меня в Лохду. Здесь проклятие ещё на меня действует, как ты успел убедится…
— Да, — кивнул Хэмиш. — Хотя ты и выглядишь почти так, как я тебя запомнил. — Он пристально, словно впервые вгляделся в лицо Голда, после событий минувшего вечера посеревшее и осунувшееся.
— Магия здесь слабее, чем в Зачарованном Лесу, но она есть. Заставляет меня подчиняться кинжалу, слышать отчаянные души, не даёт умереть… Вряд ли бы я выжил после той нелепой аварии, если бы кинжал не удерживал меня на этом свете.
— То есть, даже если бы ты шагнул тогда со мной в портал, это бы не помогло, — резюмировал Хэмиш.
— Ну почему же, — Голд дёрнул плечом. — Здесь магия не разлита повсюду. Как я уже говорил, она есть только в неких местах силы. Одно местечко в Штате Мэн, в США, несколько селений в Тайланде, насколько я знаю, вероятно, Стоунхэдж… Но во всех остальных местах я обычный человек. Пусть и не тот наивный крестьянин, которым ты меня помнишь. Даже в Инвернесс я не чувствую ни магии, ни власти кинжала… И, кстати, хочу воспользоваться этим для того, чтобы обезопасить нас от Пена.
Голд встал, неровным шагом подошёл к выключателю и погасил верхние лампы. Уже светало.
Хэмиш мимоходом удивился — неужели они проговорили целую ночь? — поднялся со стула и с хрустом потянулся.
— Об этом мы позаботимся завтра. А пока, пап, я не хочу оставлять тебя одного. Поехали в участок. Пару часов у меня на диване перекантуешься и потом, со свежей головой будешь решать, что делать с Пеном.