Глава 24. Продолжение рода
Кхи-шош’э — переломная точка года, как и Кхи-охроэс. С него начинается осень. Последний дождь, не дождь даже, а дождичек, прокапал через три дня после отъезда Шубси, и на смену харрару пришёл зюдар. В первые дни месяца жара стояла летняя, но затем подули северо-восточные ветры, принесли с собой долгожданную прохладу. Тассит стала чаще вспоминать о тирче, рассказывала, чем в это время занимаются в Джасжарахо. Зюдар — горячая пора. Ачи и рта с утра до вечера в поле, да и арт работы хватает. В доме скоро вылупятся малыши, смешные крохотные младенчики.
Давид слушал вполуха. Вспоминал, как ровно год назад впервые ступил на землю Шакха. Они назвали планету Виталиной… и прилетели на неё умирать. Странный парадокс. Теперь Ароян умирать не собирался, с Тассит ему хотелось жить долго и счастливо. Только позволят ли? За осенью неминуемо следует зима, за зимой — весна. И очередной Лазоревый День. Прошлый свёл его с Тассит, не разлучит ли следующий?
Думать о таком не хотелось. Лазоревый День наступит не скоро, впереди ещё много счастливых дней и ночей, — Давид пытался убаюкать тревогу. Но медленное время Шакха неожиданно припустило галопом. Зюдар пролетел, уступив места бисару. Здесь, за горным хребтом, отделяющим тёплый южный океан, зима приближалась быстрее. Выцветали краски неба и леса, остывала земля. Вода в озёрах сделалась слишком прохладной для Тассит, и тень гротов уже не прельщала. Они стали меньше гулять, больше времени проводили в доме. В спальне, общей со дня Кхи-шош’э. Теперь они почти всегда были вместе. Давид обнаружил, что постоянное присутствие девушки рядом не мешает. Как будто Тассит становилась частицей его самого, продолжением его личности. Ощущение было непривычным, но ему нравилось. Очень!
* * *
Снаружи был очередной осенний день, а они лежали, предавались безделью после обеденной трапезы. Сначала лениво обсуждали мастерство арт, рисовавших украшающие стены гобелены. Потом Тассит, замолчав на середине фразы, прильнула к губам Давида. Это было что-то вроде игры — бессловесное приглашение к д’айри. Тело отозвалось раньше, чем он решил, хочет ли этого сейчас. Ответил на поцелуй сначала почти инстинктивно, а потом уже осознавая, что желает эту женщину. И сейчас, и всегда.
Они долго и неторопливо взбирались на вершину, стараясь уловить каждый оттенок ощущений друг друга. Это тоже было ново и замечательно — пытаться чувствовать за другого. А когда прошли вершину, и экстаз начал затихать, не спешили рассоединить тела, разорвать ощущение одного целого…
Тихий всхлип девушки стал неожиданностью. Давид вздрогнул, как от внезапной боли.
— Что случилось? Я что-то сделал неправильно?
— Нет, Дади, нет. Мне очень хорошо. С тобой я чувствуя себя настоящей арт.
— Ты и есть настоящая.
— Нет, не настоящая. У меня не будет потомства.
Давид промолчал. Вспомнил, как зимой в Джасжарахо Русана горевала о своих не родившихся детях. Абсолютно различные, две его женщины были в этом одинаковы. Наверное, в этом все женщины Вселенной одинаковы? Продолжение рода сильнейший из инстинктов. Лишь удовлетворив его, они могут быть по-настоящему счастливыми. А он не мог в этом помочь ни Русане, ни Тассит, как бы не хотел. Желания бессильны перед законами природы.
* * *
Было ли это совпадением, или Орелик как-то почувствовала, что о ней вспомнили? Явилась она вечером того же дня. С обычной своей бесцеремонностью зашла в дом.
— Дад, вы ещё не спите?
Ароян вздрогнул, уставившись на тёмный силуэт за занавесью. Отсутствие дверей иногда раздражало.
— Не спим.
— Отлично.
Такую формальность, как спросить разрешение, Орелик проигнорировала. Отодвинула занавесь, шагнула в спальню.
— Привет.
— Привет, — Давид хмуро покосился на только что снятую одежду.
— Здравствуй, Русит, — Тассит тоже обескуражил столь поздний визит.
— Есть очень серьёзный разговор. С вами обоими.
Русана опустилась на матрас, поджала под себя ноги. Бесцеремонность бесцеремонностью, но прибегать так резко, на ночь глядя… Чувствуя, как холодные мурашки поползли по спине, Ароян тоже сел, выбравшись до пояса из-под одеяла.
— Что случилось?
Русана помолчала, затем выпалила, глядя ему прямо в глаза:
— Я беременна.
— Ты же говорила, что стерильна?
— Так и есть, — Орелик быстро облизнула губы. — Так было! До недавнего времени.
— Но ведь мы…
— При чем здесь ты? —Орелик перевела взгляд на Тассит, начала объяснять: — Последний д’айри у нас был в Джасжарахо в прошлый росхар. Если бы я забеременела тогда, то сейчас бы уже рожала. У нас срок — девять земных месяцев, примерно шесть здешних.
Давид наконец понял, что случилось на самом деле. Проблема не в том, что у Русаны родится ребёнок от него. Проблема в том, что у стерильной женщины, многие месяцы не совокуплявшейся с мужчиной, родится ребёнок.
Губы пересохли и у него.
— Ты уверена?
Наверное, это прозвучало глупо. Ароян понятия не имел, как женщины определяют, что зачатие произошло. Во всяком случае, Орелик посмотрела на него именно как на глупого.
— Да, это неплохо ощущается. Уже и со стороны заметно. — Она встала, приподняла подол туники. Всегда плоский, тренированный живот бывшей косморазведчицы округлился. — И это самое страшное! Потому что два месяца назад ничего не было!
Два месяца Шакха — это чуть больше трёх стандартных. Действительно, слишком маленький срок, чтобы беременность стала заметной.
— Как это может быть? — пробормотал Давид, ощущая, как холодная испарина проступает на коже. Орелик кисло улыбнулась.
— Дад, у меня нет объяснения. Я надеялась, что они найдутся у тебя.
* * *
Видеть в Джуга мужчину, а не инопланетное существо, было несложно. Все органы чувств приходили на помощь Русане, ассоциации, память, весь накопленный за без малого тридцать лет жизни опыт. Лишь в первый раз ощутив горячую твёрдость его члена в себе, испугалась: «Это ведь не человек!» Пересилила вспышку ужаса, открыла глаза. Знакомое, успевшее стать родным лицо с родинкой на щеке и маленькими складками в уголках рта склонялось к ней, в серых глазах — нежность. Не человек? Чушь!
Сколько времени они провели вместе? Считать дни в небесном дворце не удавалось. Она засыпала в объятиях мужчины, будто ныряла на миг в яркую тёплую бездну, и тут же просыпалась. Джуга был именно таким любовником, какого она хотела: ненасытным и податливым одновременно. Он потакал любым капризам, шёл навстречу любым фантазиям. Нет, он угадывал их! За всё это время они и несколькими фразами не перебросились. К чему? Слова — сотрясение воздуха.
Затем Джуга исчез. Вернее, ушёл, кивнув, как обычно: «Пока! Скоро увидимся». Это «скоро» затягивалось. Русана сидела в своей комнатушке, не решаясь отлучиться и на минуту. Вдруг он заглянет именно в это время? Не заглядывал. Девушки-орайре успокаивали: «Кхарит-Джуга не забыл о Русит, но он очень занят». Орелик натянуто улыбалась в ответ, чувствуя, как в груди начинает шевелиться невесть откуда взявшаяся ревность.
Праздник Кхи-шош’э она пропустила. Не следила за происходящим в ц’Аэре и самом дворце, сосредоточенная на одном — ожидании любимого. Никогда мужчины не занимали в её жизни так много места, даже Антон и Серхио. Было в этом что-то неправильное, болезненное, но Русана ничего с собой поделать не могла. Больше не представляла собственного существования без Джуга.
О волшебной ночи ей рассказала Сахра. Как обычно, девчонка заявилась в сон Русаны, где та внезапно очнулась в парке Гелиополиса, небывало пустынном и тихом.
— Привет!
Сахра подошла и села на лавочку рядом со свернувшейся калачиком девушкой. Орелик поспешно вскочила.
— Я учусь, видишь! У тебя в голове сумбур, непросто было правильно собрать это. Получилось?
В голосе Сахра явно звенела гордость. Одежду она поменяла. Вместо сарафана — джинсовый костюм, волосы подстрижены коротко, под мальчика. Да и сама она теперь больше походила на пацана. Если бы Русана не привыкла видеть её в девчоночьем обличье, то так бы и решила.