– А какое же это имеет отношение к танцу? – поинтересовалась Джастина.
Беседа, завязавшаяся с такой легкостью, незаметно начала приобретать вязкость и двусмысленность – разумеется, это было своего рода игровым продолжением разговора, начавшегося за ужином, где Джастина и Лион как бы представляли друг другу иных людей но, в то же самое время – и самих себя, только в несколько ином ракурсе.
– Какое отношение это имеет… Ну, хотя бы к этому пленительному блюзу? – повторила свой вопрос Джастина и вопросительно посмотрела на мужа.
Тот едва заметно улыбнулся.
– Самое непосредственное.
– То есть…
– Ведь леди сама только что согласилась с утверждением, что танец – это близость?
– Ну, согласилась…
– Стало быть…
– Честно говоря – не вижу никакой связи…
– А зря… Если бы вы, леди…
Лион так и не успел договорить – мулатка взяла верхнюю ноту пронзительным сопрано, джаз-банд заиграл тутти, и музыка прервалась.
Доведя свою партнершу до столика, Лион галантно поклонился, осторожно шаркнул каблуком, и произнес:
– Благодарю вас… Вы доставили мне своим танцем ни с чем не сравнимое наслаждение…
Джастина, все еще выдерживая тон разговора, небрежно махнула рукой.
– Что вы! Это я должна вас благодарить…
После чего, как ни в чем ни бывало усевшись напротив, он вновь стал самим собою – Лионом Хартгеймом, мужем Джастины Хартгейм…
Джастина, с нескрываемой благодарностью посмотрев на супруга, произнесла с чувством:
– Спасибо…
Лион поднял на нее взгляд.
– За что?
– Спасибо тебе за все, мой любимый…
Он отвернулся.
И вновь Джастине показалось, что на глазах его блеснуло нечто, похожее на слезы…
А может быть, это действительно были слезы?
Джастине не хотелось думать об этом.
Протянув через стол руку (верх неприличия в Оксфорде, но теперь ей было глубоко наплевать на приличия), она произнесла виновато:
– Прости меня…
Лион ничего не ответил, и лишь слегка сжал ее руку в запястье.
Джастина прекрасно знала, что означает это пожатие: «Что ты, любимая! Я и не думал сердиться! Прости и ты меня за все неприятности, которые я тебе приношу – как за те, которые были, так и за будущие…»
Когда они выходили из кафе, было очень поздно – за полночь.
Ярко светили уличные фонари, но неоновые рекламы пабов, кафе и магазинов уже понемногу меркли.
В темном небе зажглись и затрепетали, подобно редчайшим драгоценным камням, первые далекие звезды, за ними незаметно взошли на небосвод остальные.
Где-то далеко, милях наверное в ста, много выше изломанного контура города, начал золотиться край неба – это взошла пожирательница ярких звезд, луна. Да, сегодня она в полной силе и власти. Лик ее был безупречно круглый и сияющий.
Джастина подняла голову.
– Посмотри, какая страшная луна…
Лион рассеянно отозвался.
– Да, луна, – произнес он рассеянно.
Судя по всему, его теперь занимало нечто совершенно иное.
Луна шла по чистому оксфордскому ночному небу проторенным маршрутом, незаметно, но громадными шагами.
Вскоре она с помощью своих магических чар овладела всем небом. Робкие, кроткие звездочки терялись и бледнели, уходя на самый край неба, где их уже можно было разглядеть лишь с большим трудом, как шляпки тончайших серебряных гвоздиков, вбитых в купол Вселенной.
Взволнованный ропот пробежал между деревьями того самого парка, где по пути в кафе Джастина столь неожиданно решила немного посидеть. Казалось, деревья глубоко и печально вздохнули.
Супруги прошли к стоянке такси.
– Может быть, пойдем пешком? – неуверенно предложил Лион.
– Пешком? Хорошо. Пусть будет по-твоему… – она сделала небольшую паузу, после чего добавила: – пусть хоть один раз будет по-твоему, Лион…
Он, удивленно посмотрев на жену, поинтересовался:
– Что ты хочешь этим сказать?
Улыбнувшись, Джастина пояснила:
– Знаешь, я все чаще и чаще ловлю себя на мысли, что чересчур командую тобой…
– Вот как?
– Представь себе…
Он пожал плечами.
– Что-то не замечаю…
– Не замечаешь – и на том спасибо, – ответила она примирительно. – Ну что – пешком так пешком, мой милый…
Она взяла мужа под руку, и они зашагали в сторону своего коттеджа, утопавшего в чернильной темноте…
Следующее утро, как и предшествующее, началось для Джастины с тяжелейшей головной боли.
И вновь – мучительная процедура вставания, а затем одно и то же изо дня в день: умывальник, зубная щетка, мытье головы, фен, гудящий, как неисправная бормашина провинциального стоматолога, (а что поделаешь – надо постоянно следить за собой, если хочешь выглядеть привлекательной), кухня, кофемолка, горячий крепкий кофе (наверное, единственная утренняя радость!) Омлет из трех яиц…
А через полчаса – репетиция.
Что там у нас сегодня – «Юлий Цезарь» великого трагика?
Народные трибуны, нобили, всадники, плебеи, гладиаторы, Брут, Помпей, Каска, Цинна, Антоний, Цицерон, Капитолий, сенат и народ?
Патриции, Авентинский холм, туники, тоги или как там назывались их одежды, статуи на Капитолии, трофеи, ростральные колонны, триумфальные арки, «идущие на смерть приветствуют тебя» и прочая пыльная и давно вышедшая из употребления историческая мишура?
«Руки убийц, обагренные праведной кровью тирана Цезаря»?
Как это там:
Хорошо, пусть будет так…
Зайдя в зал репетиционного класса, Джастина по лицам собравшихся студентов сразу же поняла, что сегодня что-то произошло…
И притом – нечто ужасное, скверное, нечто из рук вон выходящее…
Может быть даже – непоправимое.
Она, не оборачиваясь, сняла с себя плащ и, повесив его на крючок, как ни в чем не бывало произнесла:
– Доброе утро…
В ответ послышалось очень сдержанное:
– Здравствуйте, миссис Хартгейм…
Она, перевесив через плечо сумку, последовала по ступенькам наверх.
Студенты пошли за ней – но, как ей показалось – как-то понуро и даже нехотя…
Усевшись на свое привычное место в середине зрительского зала Джастина, улыбнулась и спокойным голосом попыталась растопить лед:
– Ну, приступим…
Студенты почему-то отвернулись. Пересчитав глазами собравшихся, Джастина растерянно спросила:
– Кстати, а почему не видно Гарри Макалистера и Мери Сноупс?
Студенты молчали – и это молчание чрезвычайно смутило Джастину.
Наконец Фредди, тот самый, который на прошлом занятии так бойко спорил с ней о судьбах Ольстера, сейчас с некоторым смущением выдавил из себя:
– Миссис Хартгейм, как – а разве вы ничего не знаете?
У Джастины сразу перехватило дыхание – ее охватило острое предчувствие беды – страшной, непоправимой…
Стараясь держаться как можно спокойнее, она спросила:
– Что-то случилось?
– Да, – замогильным голосом произнес Фредди. – Случилось…
– Мистер Кроуфорд, прошу вас… Сэр, – она немного повысила голос, – потрудитесь же наконец объяснить, что произошло…
– Они погибли…
Перед глазами Джастины поплыли огромные фиолетовые круги. Погибли?