— Мир тесен, — цокнул языком Плахов.
— Да это не мир тесен, это Канны — деревня!
— А что в этой, в твоей деревне?..
— В какой? — уставший Рогов с первого раза не понимал ни одного вопроса.
— Ну куда тебя Вазген за корешками возил.
— А-а… Да хреново. Нет, говорят, такого корня. А сами прямо в морду смотрят и смеются, французики жидконогие. Не хотят тайны выдавать.
— Вась, а по-моему, это все «динамо». И впрямь нет такого корня.
— Сомневаюсь. Видел бы, как он улыбался… Просто русским продавать не захотел.
— Почему?
— Ну чё почему, не хотят для русских вечной молодости. Мы же их в восемьсот двенадцатом это… Хрясь-хрясь, как Егоров бы выразился.
Василий изобразил руками неопределенный, но явно убедительный «хрясь-хрясь».
Принесли креветок. Королевских: сантиметров по десять каждая.
— Ничего себе креветки, — подивился Рогов. — Слоны, а не креветки. Давай еще по пиву.
— Есть же еще…
— Ну как раз допьем, пока принесут.
— Ладно, уболтал. А насчет корня — ты Жоре позвони, пусть выяснит. «Пробьет» через продавцов.
— Точно! — Рогов набрал телефон Жоры Любимова. — Але, здорово! Ну чё там, как? Какая прачечная? Не знаю, может, Егоров пошутил… Все в порядке. Ты где? С Максом на Суворовском пиво пьешь?.. А че так поздно? С задания? Дирижера в опере укокошили? Ясненько… Ну и мы с задания, и тоже пиво пьем. Со слоновыми креветками. А вы какое? «Невское оригинальное»? Нормально. А мы такое… прессованное. А у вас почем? Понятненько… Слушай, такая тема: там в Питере продается такой бальзам вечной молодости. На основе прованского корня. Да ты слышал: его на всех углах пиарят. Ну вот… Мне тесть корень заказал, а тут говорят — нет такого корня. Ты мне «пробей», пожалуйста, где они его берут-то? Спасибо. А так — все ничего. Какое дело? А, Троицкий… Да возьмем, говно вопрос. Послезавтра, думаю. Соскучились уже, домой охота. Ну, привет всем…
— Домой и впрямь охота, — протянул Плахов, внимательно слушавший разговор. — И то: чем Суворовский хуже набережной Круазетт?
— Да ничем! — горячо поддержал коллегу Василий. — Ну пальм нет. Ну машины вместо людей. А так — одна хрень…
— Тарантину на Суворовском еще не встретишь, — напомнил Плахов.
Квентин ждать себя не заставил — появился на набережной в белом фраке во главе пестрой компании. В руках он держал большой пузырь шампанского и отхлебывал прямо из горла. Позади компании весело хрюкали два поросенка с розовыми бантиками.
Тарантино покончил с шампанским, издал боевой клич и кинулся в сторону моря. Веселая компания, включая поросят, с гиканьем понеслась за создателем «Криминального чтива».
— Куда это они на ночь глядя?
— Купаться, думаю, — предположил Плахов.
— Плакал Вазгенов фрак…
— У-ух! У-ух! — раздавалось из спальни. Троицкий делал там зарядку. Уже довольно давно.
— Чего-то Демьяныч к нам глаз не кажет, — усмехнулся Николай. — Неловко, поди, после вчерашнего.
Серов побагровел. Бросил карты. Схватил Николая за грудки:
— Ты чё?! Ты хоть понял, чё ты сказал, урод? Жить надоело… Белое Сердце?
Обидная кличка прочно привязалась к Николаю. Он вздохнул. Он мог уделать Серова одной левой, но поступать так было бы крайне неразумным.
— Серый, ладно, чё ты… Все же свои… Пошутить нельзя?
— Смотри мне…
Серов отпустил Николая. Тот тоже бросил карты:
— Что-то я, парни, устал…
— Давай в переводного. Или в тыщу, — предложил Дима, только что оставшийся дураком в подкидного четыре раза подряд.
Вообще, за последнее время коллеги освоили великое множество настольных игр. На базе в Португалии они часами резались не только во всевозможные карточные, но и в домино, в лото, в утомительную «монополию», в экзотические «маджонги» и даже иногда в шахматы.
В шахматы, впрочем, было неинтересно, потому что Серов всех побеждал, даже если давал фору в коня или ладью. Зато он всегда был последним в детской игре «Зайчик, белка, черепаха». Это когда раскладываются в произвольном порядке картинки с изображением этих достойных существ, и их надо считать, но определенным образом: «Первый зайчик, первая белка, вторая белка, первая черепаха, второй зайчик, третий зайчик…» Пока не собьешься.
— Эх, как говорится, не судьба обломала — обломала печаль… — Николай провел ребром ладони по шее, демонстрируя, насколько его достала «житуха». — Вот где уже все эти Европы…