— Не загнется, — Дима хлопнул Анри по плечу. — Мужик молодой… почти.
И начал охаживать Переса увесистыми пощечинами:
— Эй, придурок! Просыпайся!.. Рота, подъем!
Лысяк медленно открыл один глаз. Левый. Закрыл.
Так же медленно открыл правый. Услышав грозный вопрос Димы «ты кто такой?», Перес неестественно захохотал. Как от щекотки.
— Чего это с ним? — забеспокоился Серов. — Крыша не съехала?
Он беспокойно покосился на дверь, за которой продолжал бушевать Троицкий. Не раздолбал бы яхту…
— Я ей съеду! — фыркнул Дима. — Щас успокою, не ссать! Я говорю, кто ты такой?!
На сей раз Дима закатил гостю совсем уж увесистую пощечину. Тот продолжал хохотать.
— Мсье, я не понимаю… Не смешить меня…
— Вот, гад, — русский забыл! Ничего, щас вспомнишь! — возмутился Николай.
Он отстранил Диму, шагнул к Лысяку, стянул галстук на его шее… Серов и Дима предостерегающе подняли руки: удушишь, дескать, сейчас.
Но с Лысяком ничего не случилось. Он корчился от боли, но из состояния веселья не выходил.
— Хи-хи-хи. Что вы делаете? — заливался Лысяк. — Мне же больно. Хи-хи-хи.
— Ну до чего нация тупорылая! — изумился Дима. — Вся им это… ля-ля-фа… се-ля-ви… Его душат, козлину, а он рыгочет.
Он снова принялся мучить киллера:
— Удавлю, сволочь! Говори, кто Демьяныча заказал?! Где матрешки заряженные?!
— Отпустите, мне больно…
Это были первые слова, которые Перес произнес по-русски. И без нервического хохота.
— То-то же! — Николай удовлетворенно отпустил галстук. — Уф! Вспотел аж. Скотина французская…
Серов наклонился к Пересу, заглянул в неестественно блестящие глаза:
— Отлично. Очухался, недоносок. Кто ты?
— Я — граф! — валяясь в изнеможении в кресле, Перес, тем не менее, ухитрился пафосно вздернуть подбородок.
— Граф? — недоверчиво хмыкнул Серов. — Погоняло, что ли? Ты из каких вообще?.. Под кем работаешь? Сосульку знаешь?..
— Граф Анри Перес… — заявил граф Анри Перес. И вновь расхохотался: — Моя бабушка была есть фрейлина императрицы. Я дворянин, я требую уважения меня!
— Ты переборщил, похоже, — с укором сказал Серов Николаю.
Если этот спрыгнул с катушек, Демьяныч не простит. Кого-то со злости уложит на месте. Придется сдавать Белое Сердце.
— Представляйте, императрица так любит петь… — воодушевленно болтал Лысяк, — так любит, так любит… Сопрано, хи-хи-хи. А бабушка у нее солистка… Калинка-малинка-малинка-моя-моя-ягода-калинка-твоя-не-моя…
— Твоя — не моя, тьфу! — плюнул Серов. — Слышь, Димон, вколи ему еще че-нибудь, чтоб замолк.
Дима набрал в шприц слабый раствор успокоительного.
— Господа, я с детства боюсь уколов… — заверещал Перес.
«Я уколов не боюсь, если надо — уколюсь», — всплыли в голове Егорова детские стишки. А потом другие: что-то про белую палату и крашеную дверь.
Дверь, правда, тоже была белая. И у сестры и доктора — белые халаты. И еще у сестры — большой красивый шприц.
— Как вы себя чувствуете?
Вопроса врача Егоров не понял. Стал бешено озираться:
— Где я? Мне нужно позвонить…
— Все ясно: русский турист. Напился и поплыл. Как обычно. На всякий случай свяжись с консульством, — велел врач сестре.
Знай Егоров язык и статистику, он мог возмутиться предвзятым отношением к русским туристам. Среди «напившихся и поплывших» за последний год не было зафиксировано ни одного русского. Финны были, немцы были, и вот сейчас, на фестивале, дважды был Тарантино. А русские не плавали.
— Хорошо, — кивнула сестра.
— Мне надо позвонить в полицию! Быстрее! Дайте телефон! Французский полицейский в лапах русской мафии! — нервничал Сергей Аркадьевич.
— Говорит, что он из русской мафии, — перевел врач. — Это они все так говорят, чтобы врачей запугать. Ему надо успокоиться.
— Может, укол сделать? — предложила сестра.
— Пожалуй. Русским это никогда не повредит.
Теряя сознание, Сергей Аркадьевич в ужасе думал о несчастном агенте Анри Пересе, который, конечно, мужик вредный, но, в общем, неплохой. А теперь страшный Троицкий пытает его раскаленным паяльником, вгоняет ему под ногти колючие иглы и…
За секунду до полной отключки Егоров успокоился. Нет, не лекарство подействовало. Просто именно в этот момент Плахов дозвонился до полиции.
Сработала тайная ментальная связь, соединяющая людей, подчас чуждых друг другу, но связанных общим важным — и, главное, хорошим — делом…
Перес сидел в кресле и плавно раскачивался из стороны в сторону, как какой-нибудь суфийский монах. Будто внутри у него звучала мистическая музыка. На вопросы он реагировал, но все как-то невпопад.