Потом он наполнил бочонок водой и пустился в обратный путь. Ему жаль было расставаться с прохладным ручьем, но он боялся, что долгое отсутствие обеспокоит брата.
Пробираться через лес с полным бочонком было еще труднее. Однако пробитая им в чаще тропинка значительно облегчала обратный путь и он нашел бы дорогу даже без колокольчика Джальди, звон которого, по мере приближения к баобабу, раздавался все яснее и яснее.
Вдруг правильный звон сменился пронзительным, неистовым, беспорядочным, тревожным звоном.
Что случилось?
Жерар спешит, но бочонок мешает ему; с каждым шагом он запутывается в цепких лианах, обвивающих вековые деревья. Наконец он преодолел все препятствия, пробился через чащу. Колокольчик безумно звонит. Вот Жерар у подножия баобаба. Он взглянул наверх и остановился, пораженный.
Спиной к нему, согнувшись, сидит Джальди. Обеими руками он обхватил какого-то гиганта с белой бородой, который мечется, как черт, и потрясает в воздухе колокольчиком.
Жерар быстро сообразил, в чем дело. Одним прыжком он очутился около дикого жителя острова, с которым не побоялся помериться силами Джальди. Дикарь обернулся и издал несколько нечленораздельных звуков.
Жерар, увидев это красное, обросшее белой как снег бородою, лицо, тотчас же признал гамадрила, или серого павиана, — самую большую и самую свирепую породу обезьян, какие только существуют. Стиснув зубы, животное одной рукой потрясало с каким-то упоением колокольчиком, а в другой держало огромную палицу — должно быть, какой-нибудь сломанный бурей сучок, которым павиан инстинктивно вооружился. Увидав Жерара, павиан отступил и глухо заворчал.
— Джальди, — сказал вполголоса Жерар, — пока я его отвлеку, скорее взбирайся выше. Да торопись же!
— Мой колокольчик! — простонал Джальди. — Злой старик взял мой колокольчик! Вор!..
И он дал несколько пинков ногой обезьяне, стараясь внушить ей, что чужое добро впрок не идет.
— Какая важность твой колокольчик!.. — пробормотал Жерар, приближаясь к животному, которое показало ему два ряда страшных зубов. — Ах, так ты гримасничаешь! Но я тебя не боюсь…
Отступая шаг за шагом перед сверкающим взглядом Жерара, огромная обезьяна скрежетала зубами, дико вращала глазами, испускала хриплые, неприятные звуки и махала палицей. Очевидно, ей хотелось размозжить череп своему противнику, но в то же время она боялась его. Но вот павиану вдруг пришла в голову иная мысль: с торжествующим криком он отбросил дубинку, схватил Джальди, как перышко, перекинул его через плечо и, прыгая с ветки на ветку в четырех-пяти метрах над землей, продолжал левой рукою звонить в колокольчик.
Джальди вскрикнул. Павиан тотчас же наказал его, шлепнув по голове, и поскакал дальше. Он уже исчезал в листве, как вдруг послышался выстрел. Пуля попала ему в голову. Он испустил почти человеческий крик и упал в предсмертных судорогах к ногам Жерара. В это время показался на дереве и Анри. Он легко спрыгнул и очутился рядом с убитым павианом, сжимавшим в своих объятиях мальчика.
Джальди спешно осмотрели, он оказался цел и невредим. Отложив до более удобного момента вполне заслуженный выговор Джальди, все трое отправились к «Эпиорнису». Джальди, как только его поставили на ноги, вспомнил о своем милом колокольчике. Он тотчас же бросился к окровавленному телу павиана, перевернул его тяжелый труп и вырвал из судорожно сжатой руки предмет раздора — колокольчик. Затем он последовал за братьями, которые ловко взбирались по ветвям, таща за собой бочонок. Джальди не отставал от них. Скоро они достигли аэроплана. Прежде всего они напились. Хорошо закупоренная в бочонке вода была прохладна и прозрачна и освежила их.
— Ну, теперь отвечай, Джальди! — сказал Жерар. — Как ты очутился внизу?
Джальди виновато опустил голову.
— Главное, не лукавь, — строго заметил Анри. — Не лги! Ты дурно поступил: признайся в своей вине, и тебе скорее простят!
— Я буду говорить правду, сагиб. Мне стало скучно сидеть на дереве. Ах, как скучно! Ты работал и забыл обо мне. Жерар-сагиб тоже не возвращался несколько часов. Тогда я решил, что можно спуститься на ветку пониже и посмотреть, не идет ли он?
— Хорошо ты слушаешься. Ты ушел со своего места. Ну, дальше?..
— Потом я подумал, что если я спущусь еще пониже, он лучше услышит колокольчик…
— И с ветки на ветку спустился на землю?
— Потому что я увидел внизу Жерара-сагиба.
— Меня? Не может быть!..
— Мне так показалось. А это был…
— Павиан! Благодарю! Очень лестно узнать, что я так похож на обезьяну!
— Ну, — продолжал Джальди, — а потом оказалось, что это был не ты! Это был. старый-престарый сагиб. Я подумал, что это один знакомый почтенный бонза, но нет, это, оказалось, презлой старик… Он отнял у меня колокольчик и принялся трезвонить. Чем громче я кричал ему, чтобы он отдал мне его, тем сильнее он звонил…
— Так что, услышав шум, я пошел посмотреть, что случилось, и пришел как раз вовремя, чтобы спасти эту мартышку из когтей его сородича, — сказал Анри. — Положительно, Джальди, ты так непослушен, что когда-нибудь подведешь нас. Ты вот все говоришь, что любишь Жерара-сагиба и благодарен ему, а между тем ты уже два раза чуть не погубил его!
Слезы навернулись на глаза маленького индуса.
— Джальди любит Жерара-сагиба и великого сагиба тоже! Любит всем сердцем! — всхлипывал он. — Джальди — несчастный! Верь мне, великий сагиб! Джальди не лжет. Это только рабы лгут! Верь мне, великий сагиб!
— Ну, полно, — успокоил его Жерар. — Ну, как же тебе верить, когда ты то и дело не сдерживаешь своих обещаний? Обещал сидеть на месте, а чуть я только скрылся из виду, ты слез с дерева. Пойми ты, как это неприятно великому сагибу, который всегда во всем держит слово!..
— Когда Джальди вырастет большой…
— Нет, милый мой. Дело не в возрасте. Сдерживать слово можно и в десять лет, и в сорок!
— А если Джальди всегда будет послушен, будут ли добрые сагибы любить его? Будут ли они ему верить?..
— Даже уважать его будут! — сказал Жерар, хлопая его по плечу. — Ты понимаешь, что значит уважение, Джальди?
— Да!.. Жерар-сагиб, например, уважает великого сагиба.
— Верно.
— А великий сагиб уважает Жерара-сагиба, это видно по глазам!
— И это верно! — повторил Анри, бросив на брата взгляд, полный гордости и братской любви. — Вот старайся во всем подражать ему, Джальди, и ты будешь честным человеком!
— Ну, — сказал Жерар, — а что поделывает «Эпиорнис»? Как подвигается работа?
— Мы могли бы отправиться дальше; но не лучше ли нам отдохнуть эту ночь?
— Только бы гамадрилы не вздумали посетить нас. Впрочем, мы можем по очереди дежурить!
— Джальди тоже!.. Сагибы позволят ему дежурить? — просил ребенок.
— Да, — отвечал Жерар. — Ты будешь дежурить первый, как только мы пообедаем. Вот тебе часы. Ровно через два часа разбуди великого сагиба. А он меня разбудит через два часа. Я же подниму вас обоих, когда пора будет собираться в дорогу!
После скромного обеда оба брата заснули под охраной Джальди, хрупкий силуэт которого виднелся на фоне голубого неба, как бронзовая статуэтка. Неподвижно устремив глаза в пространство, маленький индус предался размышлениям о всем, что он пережил в течение дня. Вспоминая свою короткую жизнь, ребенок принял одно из тех решений, которые навсегда определяют цель человеческой жизни в стремлении к доброму и прекрасному. Пример обоих братьев, их спокойное мужество, взаимная любовь и уважение, не покидавшие их даже в минуту самых страшных испытаний, пробудили в нем желание подражать им. Слова Жерара глубоко запали в душу маленького дикаря. Ребенок может сделаться честным человеком!.. Он может заслужить уважение этих добрых, гордых сагибов! Маленькое жалкое человеческое существо чувствовало нравственное величие, истинное, не показное достоинство этих двух характеров. Ум его внезапно просветлел. Он понял, что уважение не заслужить ни принадлежностью к высшим кругам общества, ни богатой одеждой, что самый смиренный может быть достоин уважения. Еще раз в истории человечества благородный пример, братски протянутая рука зажгли святую искру, которая таится в сердце каждого, и которой немного нужно, чтобы она разгорелась в яркое пламя и осветила всю жизнь.