Вдруг пуля попала рикошетом в борт аэроплана, затем электрический свет погас, точно его кто задул.
Выстрелом из своей маузеровской винтовки Жерар угодил прямо в рефлектор.
— Я вас отучу смотреть туда, куда не следует! — сказал он.
Раздались крики, шум, смятение. Почти одновременно с тем, как разлетелся вдребезги электрический фонарь, разорвалась граната у одного из сторожевых постов.
Пальба продолжалась еще несколько минут, потом смолкла. «Эпиорнис» был уже вне опасности, в пятнадцати метрах над лагерем.
Но из трех пассажиров «Эпиорниса» только одна Николь осталась невредима.
Анри получил рану в затылок и лежал без чувств перед диском мотора. Жерар, вскакивая в каюту, вывихнул себе левую руку и ушиб лоб. Он бросил в сторону винтовку и стал, как умел, управлять аэропланом.
Когда прошло первое волнение, Николь стала приглядываться к темноте, стараясь разглядеть силуэты своих товарищей и понять, каким чудом ее спасли из плена.
— Анри! Жерар!.. Вы здесь? — произнесла она.
— Ах, Николь!.. Вы живы, не ранены? — отвечал Жерар. — Поищите налево. Там должен быть зажженный потайной фонарь. Только осторожнее, чтобы не увидели снизу!..
Николь нащупала фонарь и открыла его. Крик ужаса вырвался у нее при виде бледного, окровавленного Лица Анри. Он лежал с закрытыми глазами и казался мертвым.
— Убит! — воскликнула она, падая на колени около него.
— Нет, кажется, только ранен, — сказал Жерар. — Скорее. Николь, там есть дорожная аптечка. Мне самому невозможно отойти от диска! Видите направо красный ящичек?
В один миг Николь нашла ящик и в нем все необходимое для перевязки. Она осмотрела рану: выстрелом обожгло затылок и челюсть, однако в ране нет никаких осколков; крови тоже вытекло много, что очень хорошо, так как меньше опасность воспаления. Сознание он потерял, вероятно, от сильного сотрясения. Николь промыла рану, ловко наложила повязку на голову Анри, дала ему понюхать спирту и влила в рот несколько капель эфира, но он все еще не приходил в себя. Дыхание, однако, было ровное — он точно спал.
— Жерар, я не могу его привести в чувство! — сказала Николь со слезами на глазах.
— Это сотрясение мозга, — отвечал Жерар. Он участвовал во время Трансваальской войны в Красном Кресте и имел некоторые познания в медицине. — Пусть отдохнет, он очнется сам собой. Ай!.. — крикнул он и закусил губу. Неосторожное движение, сделанное левой рукой, причинило ему боль.
— Что с вами?.. Да вы тоже ранены? — воскликнула Николь.
— Я вывихнул себе руку, когда взбирался на аэроплан… Посмотрите, пожалуйста, когда будет время…
— Покажите скорее!..
Девушка взяла его за больную руку и бережно ощупала ее от кисти до локтя и от локтя до плеча.
— Перелома нет, а только вывих, который можно вылечить массажем и компрессом с арникой! — сказала она. — Как же это с вами случилось?
— Не спрашивайте!.. Я такой неловкий… Я ушибся, когда влезал в каюту!..
— А меня вы так ловко подняли! Бедный Жерар! Но что же нам делать? Путешествовать при таких условиях невозможно… Надо спуститься!..
— Чтобы нас поймали англичане?.. Благодарю покорно!.. Этого удовольствия мы им не доставим!
— Но…
— Нет, нет, Николь. Начали, так надо действовать! Теперь они увидели птицу и только и думают, как бы захватить нас.
— Но остров — велик! Разве нельзя спрятаться где-нибудь в холмах?
— Будьте уверены, что англичане всюду телеграфировали. И хотя бы мы спустились в ста милях от лагеря, «Эпиорнис» встретят гранатами и нас возьмут в плен, если только не убьют!
— Нельзя ли спуститься где-нибудь в другом месте?
— В Индии?.. Та же опасность!
— Но в части Индии, принадлежащей французам?
— Это значило бы тратить время попусту, вместо того, чтобы ехать в Трансвааль. Нет, Николь, с вами вдвоем мы справимся с «Эпиорнисом». Я в этом убежден. Я и забыл вам сказать, что мы телеграфировали еще сегодня утром в Европу и Калькутту, чтобы немедленно распорядились посылкой помощи потерпевшим крушение. Впрочем, ведь вы ничего не знаете! Вы и понятия не имеете об острове и потерпевших крушение… Расскажу все по порядку…
Пока Николь массировала больную руку, Жерар вкратце рассказал ей, каким образом он с братом очутился на Цейлоне, где оба получили один рану, другой повреждение.
— Будьте покойны, Николь, — закончил свою речь Жерар, — мы оба поправимся. Я сейчас наблюдал за Анри; обморок перешел в сон. Пусть спит. Сон — лучшее лекарство после того, как вы перевязали ему рану!
— Но как же вы будете управлять машиной одной рукой, Жерар? Вы скоро устанете! Это немыслимо!
— Я попрошу вас помочь мне. Это совсем не трудно! Видите этот диск, буквы, означающие части света, рычаги, рукоятки. Повернув эту рукоятку, мы поднимаемся, тронув другую — спускаемся, вот так — мы поворачиваем направо, так — налево. Еще удобнее управлять, когда есть кто-нибудь на руле. Наш гигант летит плавно и быстро… Попробуйте править!
— Давайте!.. Только бы мне не испортить дело!..
— Я буду смотреть. Ну, возьмитесь за рукоятки! Отлично! Поднимемся теперь! Прекрасно! Спустимся! Великолепно. Ну, теперь задам вам задачу потруднее: поверните направо. Налево!
Умная и ловкая Николь сразу усвоила механизм управления аэропланом. Хотя в ее руках было меньше силы, и птица неслась не так стремительно и быстро, тем не менее, полет ее был направлен прямо к цели.
— Дело в шляпе! — воскликнул Жерар, снова становясь перед диском, в то время как Николь возвратилась к Анри, прислушиваясь к его дыханию и пульсу. — Мне положительно везет, — продолжал он, — во время путешествия по Африке у меня был такой прекрасный товарищ, как сестра Колетта, теперь у меня такой добрый спутник, как вы, сестра Николь!
— Такие хорошие братья, как вы, — тоже редкость, — с улыбкой отвечала девушка.
— Однако расскажите мне о своих братьях, милая Николь. Мы давно ничего не слышали о них!
Две слезинки блеснули в больших серых глазах девушки и скатились по ее худеньким щечкам.
— Знаете ли, сколько нас осталось в живых из всей нашей многочисленной и когда-то счастливой семьи? — отвечала она. — Нас было пятнадцать братьев и сестер. С отцом и матерью нас садилось за стол семнадцать человек. Когда меня взяли в плен, в живых, кроме меня, оставались только мать и младший брат, ему было немногим больше года. Все умерли. Все пали честно в бою, от старшего брата Агриппы до сестры Люцинды. Ее тоже во цвете лет скосила английская пуля.
— Бедная Николь! Каким чудом спаслись хоть вы?
— Сама не знаю. Я не боялась смерти! — просто сказала девушка. — Верно, не судьба была умереть. Я участвовала в двадцати сражениях, в засадах и атаках. Вокруг меня падали убитые буры и англичане, родные братья и враги, я перевязывала раны тех и других и, однако, пули пощадили меня!
— Николь — вы героиня! Вы, такая молоденькая, геройски защищали свое отечество! — воскликнул Жерар, взглянув на хрупкую фигуру девушки, казавшуюся, в простом черном платьице, с роскошными, немного растрепавшимися белокурыми волосами, почти ребенком.
— Кажется, я еще молода, то есть была молода, когда началась ужасная война.
— Молодость снова вернется к вам, когда вы будете в нашей семье. Как обрадуются вам мама, Колетта,
Лина, когда вы и ваша матушка, мадам Гудула, приедете к нам!
— Когда это будет, Жерар? Бог знает, что сталось с матерью и братом за долгое время разлуки? Пока я в силах, я не покину родины. Когда вы меня привезете в Африку, я снова стану ухаживать за ранеными. Дай Бог, чтобы буры могли еще долго продержаться!
— Каков бы ни был исход, — воскликнул Жерар, — война эта останется навсегда памятной геройскими подвигами буров! Каких-нибудь пятнадцать-двадцать тысяч человек три года борются с несметной силой англичан, унижают их! Это великолепно, Николь! Даже ваши противники признают это!