«Эпиорнис» миновал устье Нила. Он уже над древним Египтом. У подножия пирамид дремлют огромные сфинксы и бросают при лунном свете загадочные тени — силуэты. Нил, широкий, как маленькое Средиземное море, к устью постепенно сужается и извивается узкой синей лентой среди зелени берегов, которая даже при неясном вечернем свете резко выделяется на желтизне окружающих бесплодных песков. Река становится все извилистее; ее течение преграждают дикие скалы; образуются водопады; бесчисленные притоки смешивают свои воды с ее течением; сеть их так сложно переплетена, что даже с высоты, на которой находится аэроплан, нельзя видеть главного источника Нила. «Отец рек» таинственно истекает из больших озер, но хранит тайну своего происхождения.
Проходит еще утро, еще вечер, еще день. Огромной сплошной черной массой лежит у ног путешественников материк. Наконец, на пятый день утром они достигли необозримых равнин Трансвааля, гораздо скорее, чем рассчитывал Анри Массе, когда он еще не пробовал подняться на своей машине.
ГЛАВА V. Башня: остановка — двадцать минут
После зрелого обсуждения все четверо путешественников пришли к заключению, что самое верное место, где они могут укрыть до поры до времени свой необыкновенный экипаж, — внутренний двор финикийской Башни, где некогда жила семья Ардуэн. Башни, отразившей нападения шайки бандитов.
Когда торфяное болото было уничтожено взрывом ужасного пороха, изобретенного Вебером, вся долина была потрясена. На месте, где был холм, названный семьей Массе «холмом петуний», образовалась черная пропасть. Вырванные с корнем деревья, обгорелая трава, обуглившиеся скалы красноречиво свидетельствуют об ужасной силе этого взрывчатого вещества. Только Башня осталась незыблемой, несмотря на землетрясение, разорившее всю страну на десять миль вокруг. Изъеденные ползучими растениями, плесенью высокие гранитные стены, пережившие тридцать веков, местами, правда, обвалились, а крыша не выдержала ежегодных зимних ливней, но сама Башня стояла. Ее своды все так же прочны; непоколебим могучий фундамент; толстые стены и глубокие арки по-прежнему могут дать приют от ненастья или тропического зноя. В военное время Башня сыграла роль неприступной крепости, а когда французы покинули ее, она, казалось, могла выдержать, не сокрушаясь, еще столько же веков, сколько уже пережила.
— Если только в Башне никто не поселился, она, несомненно, самое верное место, куда можно укрыть нашу машину. В такое смутное время было бы крайне неосторожно оставить нашу птицу на сохранение у той или другой из воюющих сторон. Помните, буры конфисковали у нас слона, объявив, что он привезен нами «для военных целей»!
— Только этого и недоставало — чтобы англичане отняли у нас механическую птицу, сказав, что она тоже служит «для военных целей»! — воскликнул Жерар. — Если нужно, мы спрячем ее под землею, день и ночь, вооруженные, будем стеречь ее, лишь бы не случилось подобной катастрофы.
— Башня находится в стороне от места военных действий, — сказал Вебер, — и можно надеяться, что «Эпиорнис» будет в ее стенах в совершенной безопасности. Во всяком другом месте легко могли бы завладеть этим полезным изобретением!
— В самом деле, — задумчиво сказал Анри, — было бы более чем непростительно, если бы какой-нибудь генерал завладел нашей машиной: ведь с такого аэроплана можно, находясь в полнейшей безопасности, изучить положение неприятельских войск, послать важную телеграмму; от этого может зависеть тысяча жизней, честь нации, военная слава!
— Пусть-ка попробует! — сказал Ле Ген, сжимая кулаки. — Пусть мне поручат охранять этот самый «Пиорнис», тогда англичане увидят, так ли легко им завладеть!
Было три часа ночи, когда гигантская птица достигла Трансвааля, держась все еще на высоте, чтобы скрыться от глаз любопытных и от пули какого-нибудь охотника. Аэронавты приближались все ближе и ближе к Родезии, где они некогда жили так мирно, счастливо, деятельно, и откуда их изгнала всемирная разрушительница война. Они жадно всматривались, стараясь распознать группу деревьев, знакомый холм, окружавшие их прежнее жилище.
— Вот он, вот Масседорн! — вскричал первый Ле Ген. — Жалкая груда развалин! Только река такая же, как была. Сердце тоскливо сжимается. А мы-то трудились, пахали, пололи, поливали и все для чего? Куда девались розы мамзель Лины? Какие чудные букеты роз срезала она каждый день, чтобы украсить обеденный стол! Право, больно взглянуть!
И матрос смахнул рукавом навернувшуюся было слезу. Остальные молчали, тоже печальные и взволнованные. Сколько труда и усилий, сколько богатств, красоты погребено под этой кучей обгорелых бревен и кирпича! В этом благословенном, но когда-то диком уголке земли, где климат благоприятствует растительности, благодаря трудолюбию и уму одной семьи был создан земной рай; заходившие сюда и встречавшие всегда самый радушный прием странники всегда дивились его красоте и благоустройству. Прошла богиня с кровавым взором и пылающим факелом и в один миг превратила цветущий уголок в пустыню, которая снова сделалась обиталищем диких зверей. Но вот уже исчезли из виду лес магнолий, бывший сад Масседорна, река, и вдали показалась крепкая Башня.
Живут ли в ней? Никакого признака человеческого жилья. В это время дня крестьянин уже в поле, хозяйка успела накормить его горячей похлебкой; но не видно ни плуга, ни телеги, ни тонкой струйки дыма над деревьями; ничто не изобличает жилья и его обитателей. Должно быть, здесь никто не живет.
— Прекрасно! — сказал Жерар, осмотрев в подзорную трубу окрестности Башни. — На пять миль кругом не видно ни души. Не видно даже длинноухого зайца или газели, а между тем, помнишь, Ле Ген, сколько мы их стреляли, охотясь в этих лесах?
— Должно быть, когда подлец Бенони опустошил эту местность, он ничего не оставил, даже дичи! — отозвался Ле Ген.
— Я уверен, что место здесь необитаемое, — продолжал Жерар, откладывая в сторону трубу. — Можно смело спуститься прямо во двор.
— Для большей уверенности, — предложил Анри, — спустимся сначала на полянке, в полукилометре от Башни. Двое из нас могут затем отправиться на разведку. Если в Башне живут, мы полетим дальше, если нет, мы оставим аэроплан на дворе.
— Отлично! — согласился Жерар. — А мы с Ле Геном пойдем на разведку.
— Очень рад, — откликнулся Ле Ген, — а то у меня мурашки пошли по ногам. Хороша ваша коробочка, мосье Вебер, да немного тесна.
Лишь только занимавший наблюдательный пост Жерар наметил место, где «Эпиорнис» мог безопасно опускаться, и подал сигнал, машинист нажал рукоятку, и аэроплан начал опускаться, замедляя скорость, вопреки всяким законам о падении тела, благодаря искусно придуманному механизму. Птица опускается все медленнее и медленнее, вот она уже касается земли, опустившись мягко и эластично, так что сидящие в каюте не ощущают ни малейшего толчка.
— Ура! — вскричал Жерар. Товарищи подхватили его возглас, — Анри, ты настоящий виртуоз. Ты делаешь положительно чудеса! А теперь в дорогу! Скорее, Ле Ген. В один миг мы будем у Башни, пока вы тут стережете наш ковчег.
— Однако, — сказал Ле Ген, когда они тронулись в путь, — все-таки приятно чувствовать под собою землю. У нас на корабле ее в насмешку называют «коровьим полом»! Но, шутки в сторону, на земле все-таки чувствуешь себя лучше, чем где бы то ни было.
— Ты ли это говоришь, старый морской волк? — возмутился Жерар. — Значит, ты вовсе не оценил прелести нашего чудного воздушного полета? По-твоему, лучше было бы совершить поездку на простом пакетботе, а то, пожалуй, еще лучше, в почтовой карете!