И как только золоченый графинчик опустел, фрукты и угощения закончились, а облачный Ри захмелел, заливаясь краской, распорядитель снова огласил прибывшего главу секты, входящей в Альянс. На этот раз гостем Пурпурного зала, ступившим на ковер, расписанный цветами слив, стала глава секты Душистая Хризантема — Сян Чин.
Глава Сян, достигшая в своем юном возрасте высот земного уровня, была неописуемо изящная, словно цветок, и прекрасная, как сама Ду Цзюань, в нежно-розовом одеянии, с развивающимися полупрозрачными рукавами верхней накидки, украшенной вышивкой белых цветов, тянущихся по всей ткани единым узором, чуть склонилась перед Шин-сяньшенем приветствуя главу, не поднимая на него цвета чая взгляд. Лишь прядь темного цвета соскользнула с изящного изгиба плеча, да дрогнул перезвоном колокольчик на ее серебряной заколке.
— Благодарю за приглашение, глава Шин, — прозвучал девичий голос, подобный дуновению легкого, весеннего ветра, поднимающего фиалковые шторы на панорамных окнах банкетного зала.
— Прошу, Сян-сяоцзе, — показал раскрытой ладонью Шин-сяньшень на подготовленный для главы Чин столик, уже накрытый угощениями.
Дева Чин, в сопровождении старших мастеров учения, все также едва касаясь пола стопами ног, расположилась за столиком, соседствуя с уже прибывшей главой Бамбуковой Флейты — Нин Фей-фей. Как и Сян-сяоцзе, дева Нин пока что на земном уровне, но ее культивация продолжается развиваться, поднимаясь выше, к облачному царству совершенствования. Девы обменялись приветственными поклонами, улыбками и поднятыми за здравие их сект чарками. И стоило им завести отвлеченную от общей темы беседу, как вновь раздался оглушающий голос, сотрясающий золоченые, расписанные ветвями древа стены именем вновь прибывшего гостя:
— Сильнейший Лао Гао! — переступил через порог владений секты Сливовый Цвет. Широкими, грузными шагами, оставляя следы мощными набойками походных сапог, глава сильнейшей секты «Земная твердь», направлялся к Шин-сяньшеню, чтобы поприветствовать его и наконец-то занять столик рядом с главой Чень Синем. Им, как почтеннейшим представителем светлого пути, прошедшим бок о бок ни одно сражение, есть о чем поговорить.
— Шин Лин, мое почтение, — в учтивом поклоне склонился перед хозяином Сливового павильона Лао-сяньшень, вызывая у главы Пурпурного учения благодарный за визит взгляд и мановение руки раскрытой ладонью, означающий приглашающей к столу жест, как раз рядом с главой Чень. И стоило бывалым воякам и собутыльникам оказаться в полуметре друг от друга, как отмелись в сторону все формальности и напускные учтивости. В ход пошли рукопожатия и объятия, а также поминание былого и давно прожитого.
Почти все гости занимали подготовленные им места, вкушали и выпивали, делились последними событиями и слухами, блуждающими по землям четырех равнин, и казалось, собрание уже должно было начаться. Но пустовало еще одно место. Его должен был занимать один из шести старейшин Светлого Совета.
Молодой мастер, гений своего времени, достигший небесного уровня и получивший титул Поднебесный в 20 лет, а кресло старейшины в 25, заменил своего учителя на посту Великой Шестерки, став Старейшиной. Цзинь Сюань, был прозван «Небесным Копьем Ветра» за разящие врагов в мгновение ока выпады и непредсказуемые атаки, сносящие все на пути резкими порывами ветра.
— Старейшина… — но распорядитель не закончил фразу.
Имя последнего гостя Пурпурного павильона не было до конца произнесено, главе Шин Лину о визите Поднебесного Мастера не доложено, а гостям уже прибывшим, не озвучено, как в зал ворвался неудержимый вихрь, от которого чуть колышущиеся шторы, вдруг резко поднялись фиалковой волной, а пушистый, с высоким ворсом ковер, расписанный цветами, готов был сорваться с места и унестись в лазурные дали.
Главы и старшие ученики с наставниками, понимая, кто именно ворвался в поместье Сливы, тут же опустили чарки на деревянные столешницы, отложили на потом поднятые темы и забыли на время начатые разговоры. Одновременно, и млад и стар, склонялись в уважительном поклоне перед прибывшим Старейшиной, складывая ладони приветственным жестом, опуская вниз взгляд и снимая с губ улыбки, произносили имя последнего гостя, всеми ожидаемого: