— Надо попробовать. — Винни содрогнулся всем телом и знаком попросил Бэленджера помочь ему подняться.
Но оказалось, что на обожженных ногах успели появиться огромные отеки. Винни не мог согнуть колени. Попробовав выпрямиться, он широко раскрыл рот и ахнул, с трудом сдержав крик. Бэленджер испугался, что он может потерять сознание.
— Что ж, ясно, что это не самая лучшая идея. — Бэленджер бережно опустил Винни на пол. — Аманда. — Он с удивлением увидел, что она все еще продолжала прижимать к груди пустой огнетушитель. — Потихоньку проберитесь в комнату с мониторами и бросьте огнетушитель как можно дальше. Если получится, то в библиотеку. Только подождите, пока я не подойду к двери в медицинскую комнату.
— Что вы хотите сделать?
— Попробовать облегчить боль.
Бэленджер на цыпочках подошел к двери. Дым здесь был настолько густ, что через него лишь с трудом можно было разглядеть язычки пламени горящих свечей. Он кивнул Аманде, которая тут же швырнула огнетушитель в противоположном направлении — в библиотеку. Как только железный баллон с грохотом упал на пол — Ронни не мог не отвлечься на этот стук, — Бэленджер метнулся в медицинскую комнату, просунул руку в шкафчик, стекло которого, как оказалось, так кстати разбилось, схватил оттуда шприц и пузырек с морфием и успел выскочить обратно в спальню за долю секунды до того, как заряд картечи снова пробил пол.
Там он опустился на колени около Винни.
— Я дам тебе ровно столько, чтобы ты мог терпеть боль, но не отключился.
Винни кивнул, закусив губу.
— Делайте, что считаете нужным, только поскорее.
Бэленджер задрал рукав на левой руке Винни и сделал укол в предплечье.
Лицо Винни несколько секунд оставалось перекошенным от боли. Но потом парень медленно расслабился.
— Да.
Глава 55
Весь пентхауз был заполнен дымом.
— Его становится все больше, — сказала Аманда и закашлялась. — Я думала, что мы погасили весь огонь.
— Здесь, но не там. — Бэленджер указал на открытый люк в комнате для наблюдения и осторожно подошел туда. Было видно, что пламя внизу разгорается. Ему приходило на ум только одно: закрыть люк и запереть его на засов.
Тут его в очередной раз удивила Аманда. Она вбежала с полотенцами, пропитанными водой, которая, очевидно, оставалась в бачке и на дне слива унитаза, и обложила ими края крышки, закрывая путь дыму.
После того как Ронни отключил электричество и система обогрева перестала работать, пентхауз начал быстро остывать. Аманда обхватила себя руками за плечи. Бэленджер взглянул на ее босые ноги, на ночную рубашку, которая совершенно не защищала от холода.
— Пожалуй, я смогу кое-что для вас придумать.
Остановившись в дверях медицинской комнаты, он несколько секунд смотрел на мертвую Кору. «Прости меня!» — мысленно сказал он и, наклонившись, схватил ее за руку и потащил к себе. Пол здесь был весь испещрен пробоинами. «Ронни, конечно, услышит», — с тревогой подумал он. Но он должен был сделать то, что затеял. Ему удалось втащить тело Коры в спальню.
— Ну вот, — сказал он, снимая с убитой ботинки и носки. Ступни Коры были холодными — ужасающим холодом трупного окоченения. — Размер у вас с ней примерно одинаковый. Они должны вам подойти.
Аманда остановившимся взглядом следила за его действиями. Похоже, безумие уже превратилось для них в норму. Она взяла из его рук обувь и носки.
— Но не штаны. — Джинсы Коры были насквозь пропитаны кровью. — Я не стану их надевать.
Бэленджер понимал ее. Даже в отчаянии нельзя переступить через некоторый предел.
В динамике рации послышалось потрескивание. Очередной вызов.
«Надо атаковать самому, — подумал Бэленджер. — Нельзя, чтобы этот подонок считал, что берет верх!»
Он нажал кнопку «передача».
— Ронни, почему именно блондинки?
Молчание.
— Может быть, твоя мать была блондинкой?
Снова молчание.
— Ты, наверно, ищешь замену своей матери. Потому-то твои, как ты говоришь, подружки тебя и не возбуждают.
— Ты подонок, — послышалось наконец из рации.
«Ну вот я тебя и достал», — подумал Бэленджер.
— Что ты там говорил о вульгарности и ругани?
Никакого ответа.
— Айрис Маккензи исчезла в 1968-м, — сказал Бэленджер. — Твой день ужаса — Четвертое июля — случился в шестидесятом. На восемь лет раньше. Интересно, какая же тут связь? — Мысль скользнула где-то на грани осознания. О, вот оно! Несколько часов назад Кора спросила, какая судьба может ожидать человека, которому доведется попасть в такую же беду, как та, что случилась с Рональдом Уайтейкером. Бэленджер тогда ответил, что мальчику придется провести восемь лет в специнтернате, где он будет находиться под наблюдением психиатров, пока...
— Тебе был двадцать один год, — сказал Бэленджер в рацию. — Та фотография, на которой ты вместе с Карлайлом, сделана сразу же после твоего освобождения. Что же случилось? Карлайл, видимо, проявил к тебе интерес, да? Писал тебе письма, пока ты находился в закрытом заведении? Звонил тебе? Вероятно, в нем наконец прорезалось что-то человеческое, и он почувствовал жалость к тебе. И предложил тебе приехать сюда и остаться здесь? Наверно, позаботился о том, чтобы психиатр помог тебе приготовиться к встрече с адом из твоего прошлого. Все было так, верно? В конце концов, как же ты мог бы идти дальше, если бы прошлое продолжало держать тебя на крючке? Вот почему он на фотографии стоит так далеко от тебя. Он знал, как остро ты переживал прикосновение мужчины. Хотя, возможно, Карлайл так и остался извращенным сукиным сыном. Он никогда не участвовал в жизни. Он только наблюдал за нею. Вполне возможно, что он привез тебя сюда лишь затем, чтобы посмотреть, каким же получится продолжение истории. И ты ему показал, правда, Ронни? Ты показал ему продолжение этой истории.
— Не смейте говорить о нем в таком тоне.
— Карлайл был чудовищем.
— Нет. Вы ничего не знаете о моем отце.
— Он не твой отец. Возможно, он в некотором роде усыновил тебя, но твоим отцом он не был, хотя был почти столь же ненормален, как и твой настоящий отец.
— Настоящий отец? — В голосе послышалось нескрываемое отвращение. — Никакой настоящий отец не стал бы заботиться обо мне так, как он.
— Но никакой настоящий сын не стал бы поступать с Карлайлом так, как ты, — возразил Бэленджер. — Он подозревал о твоих занятиях, но не мог ничего доказать, ведь правда? Он, конечно, был ненормальным, но не таким ненормальным, как ты. И поэтому он закрыл отель, чтобы сузить твою охотничью территорию. Он надеялся, что ты образумишься, но понятия не имел, с чего начать, так? Поначалу ему казалось, что закрытие отеля — это только временная предосторожность. Чтобы застраховаться от неприятных неожиданностей. Может быть, расскажешь, что ты сотворил такое, что он в конце концов сделался пленником в этой адской дыре, которую он сам и создал? Может быть, ты грозил порезать его ножом? Ведь именно этого он боялся сильнее всего. И, пугая его этим, ты заставил его подписать документы о назначении тебя главой треста? А когда начались погромы, ты сделал так, что все стали считать, будто именно он приказал установить повсюду металлические ставни и двери? Заткнув все щели, ты смог не только полностью подчинить его своей власти, но и получить возможность надежно скрывать свои делишки. Но примерно в это время он узнал, чем ты занимаешься, причем не разок, случайно, а на протяжении многих лет. Я ведь прав во всех деталях, верно, Ронни? Он обнаружил трупы некоторых из твоих, как ты говоришь, подружек. И нашел в себе силы, чтобы убежать отсюда. Что-то напугало его сильнее, чем опасность поцарапаться и изойти кровью. Сильнее, чем открытое пространство, на которое он всю жизнь даже смотреть не мог. Что-то настолько сильно напугало его, что он убил себя. Вернее, не что-то, а кто-то. Это был ты, Ронни.
— Слишком много вопросов, — отозвался голос в динамике.
— Ты погубил двоих отцов — того, которого ненавидел всей душой, и того, о котором мечтал.