— Игорек снова просил передать, что очень хочет, чтобы ты вернулась. Сказал, что, если потребуется, оградит тебя от…
— Я не знаю, Тонь… — Станислава умолкла, потеребила воздушный синий шарфик, красиво обмотанный вокруг шеи. — Ты передай, пожалуйста, что мне еще нужно время.
— Что тебе нужно, так это работа, — по-матерински покровительственно протянула Антонина. — А то дома сидишь и всё думаешь, думаешь, думаешь. Так и до депрессии с самоубийством додумать можно. Чем ты вообще целыми днями занимаешься? Ты хоть ешь что-нибудь? Скоро сквозь тебя на свет можно будет глядеть.
Стася неопределенно повела рукой, отвела затуманившийся взгляд.
— Ем, не переживай. Читаю. Рисую. Сериалы смотрю. Думаю лишь иногда. И только о том, чем хочу в жизни заняться.
— Детьми и мужем, — брякнула раздосадованная такой апатией Антонина.
Станислава с упреком взглянула на нее.
— А что? — Тоня приподняла брови, красноречиво глядя на золовку. — Идеальная долгая месть, моя дорогая, — это выйти за своего обидчика замуж. Не слыхала? Да и вообще, давно пора. Если послала Кирюху, надо было на предложения Славки соглашаться. Предварительно помучив его, разумеется. С твоим-то подходом к жизни и сердцем однолюба, думаешь, еще кто встретится?
— Тоня, прекрати! — разозлилась Стася, скомкала салфетку. — Ты просто великолепна в психологической поддержке.
— Ну прости. — Антонина устыдилась, пошла на попятную. — Обещаю, что не буду больше наступать на твою любимую мозоль.
Примирительно замолчала на мгновение, потом с нежной, мечтательной улыбкой заговорила:
— Кстати, о детях. Ты скоро теткой станешь. Срок — пять недель уже.
— Правда?
Станислава оживилась. Она давно мечтала понянчить детей Олега. Ну или Игоря хотя бы. Одно время Пятигорский внушал такие надежды. Приятная новость чуть отогрела замерзшее сердце, в глазах девушки появился живой блеск, что и отметила Антонина. Открыв сумочку, она извлекла оттуда приглашение, посчитав, что лучшего момента больше не представится.
— Это тебе. — Тоня подвинула роскошный квадрат золотистой глянцевой бумаги ближе к Стасе. — Игорек велел передать.
С большой неохотой Станислава взяла в руки приглашение. Секунду колебалась перед тем как открыть, а потом, прочитав, напряглась, замотала головой.
— Нет, я не пойду.
— Ведь это твоя заслуга, ты к этому их ребрендингу свою руку тоже приложила, почему нет? — нахмурилась Тоня. — Сходи, повеселись на их празднике. Так ты покажешь ему, что действительно всё кончено. И ты живешь в свое удовольствие, а не зализываешь раны в норе.
— Я и не стремлюсь кому-то что-то показать, — проговорила подобравшаяся, выпрямившаяся на стуле Стася. — Поэтому не пойду.
— Угу, — скептично кивнула Антонина. — Ну как знаешь. А приглашение забирай, Игорь назад его не возьмет. Оно вообще на твое имя.
Тоня предполагала такой исход. Любое мероприятие, особенно если оно устроено «Спортлайфом» и предполагает присутствие Вячеслава Ледянова, будет золовкой не просто проигнорировано. Стаська место празднества обойдет за два километра для надежности. И не потому, что стремится что-то кому-то показать или не показать. А потому, что просто больно.
«Ну ничего, — мысленно улыбнулась Тоня, допивая латте. — Я свое дело сделала. Дальше в игру вступит Марина. Еще разок столкнем их нос к носу, и если тогда пшик выйдет, то не судьба».
***
Весна наконец, хохоча, закружилась в своем первом туре вальса.
Район, где жили родители Станиславы, был в достаточной степени озеленен, поэтому здесь первые шаги этого вальса чувствовались и слышались особенно ярко. Будили скованное морозом сердце, вливали в кровь движение и новый ритм. Птицы словно сходили с ума, с утра до поздней ночи чирикая, щебеча наперебой, но то был не хаотичный хор, а стройный, слаженный аккомпанемент для четко отрепетированных па весны. Раз-два-три, замерли, поворот — и молоточками заработали капели, растаял последний лед. Раз-два-три, поворот — солнце брызгает своими лучами, аж режет глаз… Раз-два-три, раз-два-три. Почки набухают на деревьях, в воздухе разливается запах нагретой земли и оживших древесных соков. Раз-два-три… Как же опьяняет жизнь, ударяет в голову! И хочется закружиться в вальсе, хохотать вместе с весной.
Хотелось и Стасе, но… было не до этого. Застыв на пороге балкона той комнаты, которую она заняла в квартире родителей, девушка почти с испугом вдыхала сыроватый, но теплый воздух, оглядывала неуловимо преобразившиеся, словно бы повеселевшие деревья во дворе. Вон уже какие на них пухлые почки, вот-вот полезут нежные первые листья. А она сейчас должна вновь собрать свою жизнь, определиться с нею…
Закрыв балконную дверь, девушка вернулась к дневнику, оставленному на диванчике.
«Зря я рассказала Тоне о том, какая история нас с ним связывает. Теперь практически каждый день она звонит мне и то зовет куда-то развлечься, то к ним в гости, а то и просто «промывает мозги, перед тем как ими отобедать», так она выражается. Конечно, о Л. мы не говорим, Тоня действует более тонко. Непрозрачно намекает на то, что компромисс — ключ ко всему, особенно к счастью, что важно чтобы тебя кто-нибудь любил и чтобы в ответ любить самому. Разве я с ней не согласна? Согласна. Только…»
Станислава замерла над страницей, погрузилась в размышления. В последнее время ей тяжело давались записи в дневнике, она буквально пересиливала себя, постоянно отвлекалась, подавляла необъяснимое, внезапно возникшее неприятие к делу, которое любила с четырнадцати лет.
«Ты только с ним и откровенничаешь. Что плохо — это просто кусок бумаги», — сказанные Ледяновым словам больно уязвили сейчас.
— Стась, — в комнату неожиданно заглянула мама. Была суббота, ее выходной, и странно, что она решила побыть дома, а не отправиться к подруге или на какую-нибудь прогулку. — К тебе пришли.
Первой реакцией девушки был испуг. Мать, глядя на побледневшую, ошеломленную дочь, с беспокойством подумала: «Что же с ней на самом деле произошло, если она так воспринимает простой визит к себе?» А Станислава, прижав ладонь к горлу, выдавила:
— Кто?
— Она представилась Мариной. Очень нарядная дама, кстати. Сказала, что вы работаете вместе.
Стася с облегчением выдохнула.
— Я сейчас выйду. Надо…
Договорить девушка не успела, за спиной матери показалась Короткова, с великолепной укладкой и макияжем, одетая в вечернее изумрудно-зеленое с золотом платье. Чуть отстранив слегка опешившую от такого поведения Осееву-старшую, Марина сама шагнула к Стасе в комнату, заговорила: