— Возможно, завтра уже что-то будет. Вопросы по срокам можно и нужно адресовать Игорю Валентиновичу.
Не хотел он. Он как раз и хотел! Лишний раз ткнуть носом в то, что живет она в мечтах, а не на грешной земле.
— Прости, пожалуйста.
— Позвоните ему завтра. Если результаты будут, он сообщит вам. Всего доброго, Вячеслав Михайлович.
— Стась…
***
До самой пятницы Игорь Пятигорский внимательно наблюдал за Станиславой. Даже звонил ей вечерами, оправдываясь то срочной работой, то простой родственной заботой. Тут лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорится.
Стася выглядела осунувшейся, нервной, стала еще более отстраненной, чем прежде, неприветливой даже, однако уверила его, что всё в порядке, натянутые отношения с Вячеславом Ледяновым ни в коей мере на качество ее работы не повлияют, наоборот, она постарается сократить сроки сдачи проекта. Одним словом, настоящий профессионал. Понятно, что она не стала откровенничать с Пятигорским о том, что же, когда же и каким же образом произошло между ней и Славой.
Тоня тоже не знала. Более того, была неприятно удивлена этим фактом. По ее сведениям, последним романтическим приключением Стаси, каким-то образом повлиявшим на нее, являлся некий Кирилл Черепанов, бывший одноклассник. Вот после него Стася словно бы наглухо закрылась в себе, стала жить только работой, общаться лишь с родственниками, да и то довольно редко. Но Тоня заверила брата: Стаська клялась, что Кирилл этот — отличный парень, абсолютно ни в чем не виноват, это она с ним порвала, просто повзрослела, вот и всё.
Между тем Игорю Пятигорскому навязчиво докладывали все шесть его чувств: земля под его ногами ходит ходуном, всё далеко не в порядке, а затишье это — перед штормом. Что-то грядет.
Что-то и грянуло. В пятницу.
В час дня они должны были встретиться: он, Станислава и Вячеслав Ледянов. Требовалось обсудить, во-первых, ролик, а во-вторых, Стасины наработки. За пять минут до назначенного времени Игорь уже был на месте, а через минуту явился Ледянов. Не один. С огромным букетом каких-то диковинных цветов, Пятигорский даже названия их не знал. Были они белого цвета и пахли как ополаскиватель для белья.
Невозмутимый Вячеслав положил букет на стол, сел рядом с пораженным Игорем Валентиновичем и, обратив на него фирменный пристальный взгляд Ледяновых, пояснил, как по металлу рубанул:
— Для Станиславы.
Игорь молча кивнул, потом решился прояснить ситуацию:
— Она не возьмет.
— Возьмет. Правда, не сразу. — Слава задумался. Взъерошил волосы, потер лоб, потом устало, тихо, будто сам для себя проговорил, уперев взгляд в букет. — Пять лет назад я хотел сделать ей предложение.
Игорь кашлянул, растерявшись.
— А почему не сделал?
Словно очнувшись, Ледянов холодно и зло посмотрел на Пятигорского:
— Потому что совершил глупость. Под горячую руку. Стася не простила, сложно у нее с прощением, у королев принципиальности всегда так. — Поначалу Игоря уязвил такой злобно-ироничный тон, но потом он догадался, что весь этот яд Ледянов предназначает сам себе. — А у меня сложно с языком и мозгами. Поэтому я здесь, рядом цветы, а Стася… Где-то там.
В общем, начало встречи… вышло необычным.
Ясное дело, Стася цветы не взяла. Посмотрела на букет как на змею, отодвинулась подальше. А после приступила к исполнению своих обязанностей, собранная, деловая, строгая и холодная. Просто умница и настоящее золото. Игорь довольно улыбался: этот железобетонный Ледянов, язвящий циник, критикующий всё и всех перфекционист, легко соглашался, возражал мало, еще реже порывался всё перекроить, а мнение Стаси ставил во главу угла.
Обсуждение прошло продуктивно, чего Пятигорский никак не ожидал, учитывая все обстоятельства.
Прекрасное настроение портили только две вещи: напряженное и злое лицо Ледянова, как оказалось, кусающего локти и терзающегося потерей, и сама на себя не похожая Станислава, робот, Снежная королева, лишенная и капли тепла.
Кактус и воздушный шарик. Допустим, их сосуществование не только возможно, а даже желательно… Только бы помирить их сначала.
5
пять лет назад
…- Поцелуй меня… Да не так…
Слава, крепче прижав девушку к себе, запустил пальцы в густой шелк ее волос, обхватил затылок и жарко задышал в губы.
— А как? — спросила очаровательно раскрасневшаяся Стася. Серо-голубые озера наивных глаз с каждым днем все сильнее затягивали его.
Она поразила его с первого же мгновения их встречи, с той секунды, когда он заглянул в эти удивительные глаза. Но разве мог Ледянов знать, что эта хрупкая, чувствительная, мечтательная, все еще робевшая в каких-то более или менее интимных моментах и изучавшая жизнь по книгам девушка сможет до такой степени поглотить его? Буквально околдовать? Нет. И открытие это было несказанно приятно.
Необыкновенная, не похожая ни на кого. Сейчас до чертиков хотелось утащить ее в постель, наслаждаться, доводя до исступления, горячки и ее, и себя. Снова и снова. А потом заснуть вместе. И проснуться рядом. И завтра, и послезавтра.
Просто нескончаемый праздник. Никого и никогда он не хотел так сильно, как ее. Никто не покорял его так… основательно и сразу. Чтобы ухаживать, болтать или молчать. И восхищаться, пряча восхищение за дружеским порицанием, подтруниванием и провокацией.
— А вот так, — переместив ладони на ее бедра, он прижал их к своему паху, завладел ее губами.
Ему нравилось целовать ее долго, страстно, откровенно. Нравилось, что она отзывается на каждое его прикосновение, движение, раскрывается точно цветок, обволакивая его своим теплом и нежной силой. Нравилось, как быстро слетают с них обоих покровы благоразумия и остается яростная жажда владеть и получать. Стася почему-то только распаляла и трогала его своей неопытностью в этом, одурманивала искренностью, чувственностью, покорностью.
Сегодня они зайдут еще дальше, он и так ждал слишком долго, не желая торопиться, по-своему смакуя этот непривычный для него налет платоничности их отношений. Достаточно. Застревать в какой-либо стадии нельзя, поэтому этот поцелуй Вячеслав сделал еще более особенным, еще более нескромным чем все те, что ему предшествовали.
Стася не сразу поняла, что именно происходит. Пуговички блузы девушки поддались легко, пальцы коснулись упругой плоти груди, скрытой за кружевом белья, подразнили напрягшийся сосок. И все перевернулось не только для нее, но и для него. Желание вонзилось точно нож, разума больше не осталось. Осталась только Станислава, изгибы ее тела, вкус ее губ и кожи, этот запах чистоты и ландышей, робкие ласки ее пальчиков, касающихся его плеч, лица, раздразнивающие, еще больше возбуждающие.