- Вот же Колька сволочь! - разозлилась вдруг Томка. Юбилей отпраздновал, салатика поел...до усёру. Томка хрюкнула от смеха. Полночи срал на всю округу, полночи его утешали... Настоящий мужчина. Сломал вот - Томкину жизнь, и не заметил даже...
Но последний удар ждал Томку впереди. Когда группа пришла на станцию, Павла среди них не оказалось. Напрасно Томка искала его глазами - на платформе павла не было! Не было его и в вагоне, и в соседних вагонах не было.
Томка бегала и искала, пока ей не сказал кто-то: «Ты Пашку ищешь? Так он в другую сторону уехал, у него там друг живёт, навестить поехал. Сразу уехал, как на станцию пришли.
Томке захотелось умереть. Или провалиться сквозь землю. Но она не умерла и не провалилась, доехала благополучно до дома. Дверь открыла невестка. Взглянула в Томкины погасшие глаза, ахнула, захлопотала...
- Да вы садитесь, к столу садитесь, мама... Счас ужин согрею, ванну налью с сосновым экстрактом, он усталость как рукой снимает...
Томка молчала. Вышел из комнаты сын, спросил миролюбиво: «Как сходили-то, мам?» - и не получил ответа. Томка молчала, уставясь в стену, и её оставили в покое. Прибежала внучка Рита, встретила остановившийся взгляд бабушкиных - всегда таких добрых глаз, и исчезла. Генка с вопросами больше не лез, смотрел телевизор. Томке стало ещё горше.
Она через силу хлебала борщ, чтобы не обидеть невестку, хлопотавшую вокруг неё: то укропа нарежет-подаст, то сметану поближе подвинет. Томка ела и не чувствовала вкуса. «Хоть бы ушла наконец» - думала Томка. Но Светлана, подперев рукой щёку, пристроилась рядышком и не уходила...
Томка долго лежала без сна, глядя черноту за окном. Такая же непроглядная ночь была на душе у Томки... Скрипнула дверь, и в комнату боком протиснулся сын.
- Мам, не спишь? Не спишь, я же знаю. Мам, ну прости, я тебе наговорил вчера, настроение испортил. Ноя же не бревно какое-нибудь, я же вижу, что ты сама не своя пришла. Ну что случилось-то, мам? Ну, скажи! Я ведь твой сын, я всё пойму, и ругаться с тобой не буду. Никогда не буду, мама!
- Ты всегда меня за походы ругал, как же ты не будешь? - вздохнула Томка. - Ругай, что ж теперь...
- Мам, ну сказал же - не буду, значит, не буду. Рассказывай.
И Томка, путаясь в деталях и стараясь не вдаваться в подробности, начала:
- Был у меня когда-то давно друг, Павлом звали. Я тогда молодая была, незамужняя ещё. А тебя ещё не было...
- А где ж я был? - встрял Генка как маленький.
- Не родился ещё, - улыбнулась мать.
- А-ааа.
... Долго-долго рассказывала Томка. Сын слушал, обняв её за плечи, и не перебивал. А когда Томка с тяжелым вздохом закончила рассказ: «Вот же Колька гад! Обожрался,понимаешь, обосрался - и всю любовь... всю жизнь обосрал нам с Пашкой!» - Генка хлопнул себя по ляжкам и зашёлся безудержным смехом:
- Ооо-хо-хо-хо-о-о! Да чтоб жизнь обосрать - говна не хватит, это сколько ж надо съесть... О-ох-ха-ха! А- а-а-а-а! Ну ты, мать, скажешь! Вы, ребята, даёте!
- Да говна-то хватило, он весь день трескал, - возразила любившая поспорить Томка. - Юбилей отмечал. И весь лес потом обосрал, все овраги обгадил, - сочиняла Томка на ходу, - а Пашка его искать пошёл...
Не выдержав, Томка начала звонко вторить сыну, сложившемуся пополам от смеха. Прибежала проснувшаяся Света, смотрела удивлённо. А Генка с Томкой сидели рядышком на кровати, обнявшись и хохоча...
В выходной Томка встала спозаранку (тесто ночью ставила, подошло три раза) и напекла пирогов - кто с чем любил: Генке - с мясом, Светланке - с яблоками, внучке с маком и ещё с изюмчиком крендельков. Заботливо накрыла блюда с пирогами чистым полотенцем и, собрав в узелок по пирожку с каждого, поехала к мужу.
На кладбище трава сверкала росой и заливисто перекликались птицы. Совсем как на речке Берёзовке - некстати вспомнилось Томке. На Толиной могилке лежали две свежие гвоздики. - «Та принесла! - царапнуло Томкино сердце. - Любила она его. Помнит вот... Цветы приносит...»
А она, Томка, не любила разве? - Томка разлепила губы, хотела сказать Толе, что любила и сейчас ещё любит, но губы не послушались, задрожали, и Томка всхлипнула...
Плакала долго, и слезами словно бы смыло с её души что-то недоброе, наносное, чужое. И ей стало легче. Нашарила в кармане чистый платок, вытерла лицо, расстелила на могилке вышитую нарядную салфетку. Достала бутылку водки, всклянь налила принесённые две рюмки.
Раскладывая на салфетке пироги, тихо говорила мужу: «Ты уж прости, Толя, что не приходила. Вот - пирожков принесла... Тебе пекла, не Пашке! Ну его совсем, Пашку-то. Ничего у нас серьёзного не было, так... баловство одно. А с тобой... С тобой было, да я не понимала тогда. Дура я была, Толя! А живём мы ничего, хорошо живём. И сына хорошего вырастили, Светланка за ним как за каменной стеной. Спасибо тебе, Толенька, за сына и за всё - за всё! Спи, Толя, спокойно, я от тебя теперь - никуда. Ты мне мужем как был, так и остался!»