Нежное лазоревое небо висит над лазоревыми льдами. Матовую голубень льют отвесные стены глетчеров острова Брюса. Промоины во льду снова налились голубой бездонностью.
Из труб „Седова“ кудрявится серо-голубой дымок. Все голубое и синее, синее… Туман ушел. В торосах и ропаках впереди ледокола копошатся черные фигурки. Это матросы. Они вытаскивают ледяные якоря.
Прощайте, китовые позвонки!..
Прощай, остров Белль!
У СКАЛ КАП-ФЛОРЫ
С правого борта вырос гигантский квадратный мыс. Вверху его океанские ветры выкрошили массивные ниши, Это и есть мыс Флоры. Серым холстом лежало над зелено-свинцовым морем туманное утро. Туман обволок весь ледокол слизью мелкой изморози. Море пенится частой и злобной волной. Лица людей стали жесткими, сумрачными. Я вспоминаю солнечную ночь накануне в проливе Маркгама, радужные отсветы полуночного солнца в айсбергах. От ослепительных сказочных пейзажей архипелага не осталось и следа.
Сегодня — будни Арктики, ее повседневность. Уныло, тоскливо, серо. Вымокшие собаки тоскливо скулят, не находя на ледоколе сухого места. Старший штурман зло и раздраженно отдает команду о спуске шлюпки.
Путь до берега, казавшегося расположенным в нескольких десятках метров от „Седова“, ставшего среди мелкого битого льда, занял около часа напряженной гребли. Как всегда, Арктика обманывала человеческий взгляд. Тупо стучат весла по проплывающим у самых бортов шлюпки льдинам. Серый безрадостный берег наплывает на нас грудами потрескавшихся валунов. Отвесные, изъеденные временем, морозами и арктическими бурями, скалы Кап-Флоры все растут ввысь. Вершины мыса скрываются в клубах дымящегося тумана.
…Старый матрос, огромный белорусс Бабич, перескочив с носа шлюпки на припай, молниеносно закрепил канат вокруг лежащего на берегу грязного тороса. Бабич второй уже раз на архипелаге. Выпрыгнув на берег, все взваливают на спины ящики с продовольствием. Это — неприкосновенный запас для Тимоши и Кузнецова, когда они зимой будут блуждать по островам в поисках медведей и моржей.
Я и Ходов, ленинградский коротковолновик, едущий зимовать на Северную землю, несем железное знамя Советов. Знамя весит несколько десятков килограммов. Древко его сделано из массивной железной трубы, самый флаг — из крашеного толстого кровельного железа. Сапоги смачно хлюпают в бледно-зеленом мху прибрежного болота. Соразмерив движения, мы упруго перепрыгиваем с Ходовым ледниковый ручей. Изумрудный пышный мох всасывает сапог до щиколоток. Флаг режет плечи. Но вот мы выбрались с отмели на коренной берег. Захрустели мелкие, острые осколки камней — прах древних валунов. Мы спешим к огромным, в два человеческих роста, валунам. У них толпятся все приехавшие раньше на первой шлюпке.
Достигнув валунов, мы с Ходовым бережно передаем флаг в руки Шмидту. Шмидт подымает флаг. Влажный ветер с моря. Флаг тоскливо скрипнул, повернувшись на железных петлях. Закрыв глаза, я ярко представляю себе, как он будет скрипеть в одиночестве, в снежные штормы, в темноте полярной ночи. Призрачные, неживые лучи северного сияния будут вырисовывать в его прорезах серп и молот и серебряные буквы:
Железный флаг, поставленный в прошлом году командой „Седова“, изогнут в дугу. Железный лист с эмблемами СССР лежит на мху. Кто сделал это? Медведь? Арктическая буря? Люди?… Возмущенные, мы теряемся в догадках.
— У медведя нехватило бы силы, — трясет головой Ушаков. — Нет, флаг погнут штормом.
— Нехватило бы, — соглашается взлезший на валун с надписью белой краской „Герта“ — Журавлев. (Надпись — след шхуны, искавшей исчезнувший русский корабль „Святая Анна“). — Медведь разворотил бы валуны. Ему не согнуть такую трубу.
— Это не шторм, — протестует Ходов. — Флаг согнут по направлению к морю. Следовательно, циклон должен был дуть с севера. А сзади, в сотне метров — Кап-Флора. Воздушный вихрь на протяжении сотни метров не сможет развить силу, достаточную, чтобы так исковеркать железный флагшток.
— Но кто, кто же тогда? — интересуется Самойлович.
— Люди, — высказывает предположение судовой доктор. Но в его тоне ясно звучит неуверенность.
Люди? Не верится, чтобы люди без специальных приспособлений могли так исковеркать знамя. И для чего? Для чего это нужно на этом ледяном куске земли, где дорог каждый намек на пребывание человека? Мы поднимаем валуны и кидаем их к концу поддерживаемого Шмидтом флага. Груда валунов быстро растет. Их подтаскивают все — Визе, Самойлович, Ушаков и матросы. Этот флаг мы укрепим прочнее прежнего. Его не согнут ни медведи, ни циклоны, ни…