— Пойдемте, Роман, а товарищ пока унту снимет и ногу выше раны перетянет… Потерпите, товарищ Ким?
— Конечно, — улыбнулся бурят.
— Пошли.
Следом за Василием они быстрым шагом отправились по крышам.
Катерина лежала там же, где Василий ее оставил. Она все еще была жива, но вокруг нее натекла целая лужа крови.
— Плохо дело, — пробормотал Григорий Арсеньевич, склонившись над девушкой.
— Я бы сказал, безнадежно, — покачал головой Роман. Лицо у него было длинное с тонкой козлиной бородкой. Так и хотелось добавить к его костюму монокль, зачесать назад волосы — вышел бы настоящий буржуй, какими малюют их на агитплакатах. — Раны очень тяжелые. Пробито легкое и, вероятно, брюшная полость. Если задеты ливера, то может случиться перитонит. Надо вскрывать и чистить. Тут нужны соответствующие условия, операция.
— Вы сможете ей помочь?
Но фельдшер только головой покачал.
— Даже при наличии инструментов нужен хирург. Я никогда не делал операций, а здесь… — и он забормотал что-то по латыни.
Григорий Арсеньевич повернулся к Василию.
— Ну, герой, не уберег ты красавицу. Что делать станем?
Василий пожал плечами.
— А что мы можем? — поморщился Василий.
— Да… — почесал затылок Григорий Арсеньевич. — Выбора то у нас практически нет, и единственный наш козырь — амулет Катерины. Только днем он нам не поможет, а ночи, — тут он с сомнением огляделся, — ночи тут, судя по всему, не предусмотрены.
— И что тогда…
— Плоха та ловушка, из которой нет выхода, — усмехнулся Григорий Арсеньевич.
— Думаете, фашисты нас тут не достанут? — спросил фельдшер.
— Со временем достанут. Немцы — умная нация, к тому же много лет уже изучают культуру Ктулху, и то, что город, который они обнаружили первым, оказался лишь пустой оболочкой — не их вина… И не надо забывать о профессоре Троицком — это выдающийся, хоть и совершенно беспринципный ученый. Да и Виллигут не дурак. Рано или поздно они разгадают секрет ключа, а наделать металлических бляшек и вовсе безделица. Вот тогда этот город засияет во всей красе, а нам придет конец. Не сможем же мы сопротивляться всей немецкой армии… Или еще проще, выпишут с Базы-211 альпийских стрелков. Им забраться на этот дом ничего не стоит. Да, многих мы перестреляем, пока не закончатся патроны… Кстати, как у тебя с боеприпасами? — Григорий Арсеньевич взглянул на Василия.
— Штук двадцать осталось.
— Двадцать выстрелов, и все… — протянул Григорий Арсеньевич. — А потом придется на кулаках биться, только, боюсь, немцы не согласятся.
И тут погас свет.
Резко погас, в один миг, словно кто-то выключил огромный рубильник, и наступила кромешная тьма, потому что тут не было ни звезд, ни луны… Григорий Арсеньевич щелкнул зажигалкой, выхватив из тьмы маленький желтый круг. Но от этого света, казалось, еще больше сгустилась окружающая тьма.
— Ну, вот, накаркали Тьму Египетскую.
— И что это такое, по-вашему? — спросил фельдшер.
— В лучшем случае ночь, а в худшем… — тут Григорий Арсеньевич сделал паузу, и Василий почувствовал, как капельки холодного пота ползут у него вдоль позвоночника, потому что последнее слово Григорий Арсеньевич произнес с интонацией, хорошо знакомой Василию по далеким двадцатым. И не сулила она ничего хорошего.
— И что в худшем? — не унимался фельдшер.
Но Григорий Арсеньевич ничего не ответил. Отмахнувшись от фельдшера, как от назойливой мухи, он повернулся и прокричал в ту сторону, где предположительно находился Ким и второй полярник:
— Эй, у вас все в порядке?
— Да.
И тут же в темноте вспыхнул ответный огонек.
— Нам лучше держаться вместе. Сможете перебраться сюда?
— Может, пойти подсобить?
— Сами доберутся. Главное в этой тьме — не оступиться и не полететь вниз. А то костей потом не соберешь. У кого-нибудь факел или фонарь сохранился?
Ответа не последовало. Неожиданно Григорий Арсеньевич выругался, и огонек в его руке погас.
— Чертова зажигалка!
— Что случилось?
— Да пальцы обжег. Она же не предназначена для такого…
Потом зажигалка снова вспыхнула.
— Теперь-то мы точно отсюда не выберемся… — забормотал фельдшер.
— Не скулите… Пойду посмотрю, чем там заняты наши друзья, — твердым голосом объявил Григорий Арсеньевич, и огонек его зажигалки начал удаляться.
— Я с вами! — не обращая внимания на рану, Василий увязался следом за учителем.
— Осторожно, тут край крыши, — объявил Григорий Арсеньевич.
Василий замер. И только теперь он осознал весь ужас их положения, потому что вокруг была тьма, всепоглощающая тьма. Он не видел ничего: ни края крыши, ни гигантской площади, только крошечный огонек в руках Григория Арсеньевича. И вот теперь он почувствовал настоящий страх. Даже там наверху, в каменном лабиринте было не так страшно, как здесь… Здесь не было стен, твердых стен, положив руку на которые, можно было прийти куда-то. Ничего. Только черная пустота. «Если долго будешь смотреть в Бездну, Бездна начинает смотреть на тебя».