Фредерикc задумался. Некоторое время он молчал, словно мысленно подбирая слова, но, видимо, так ничего и не выбрав, тяжело вздохнул.
— Не готов ответить… Пока не готов. Тем не менее поверьте мне, девушка, вы имеете ко всей этой истории самое непосредственное отношение, пока же могу сказать лишь одно: существо, изображенное на медальоне, который подарил вам отец, не осьминог. Это слуга Ктулху, а точнее, голова слуги Ктулху.
— Но ведь мы могли просто забрать медальон? — недоуменно спросил Василий.
— Все не так просто, мой юный друг, все не так просто…
— И еще я хотел спросить, почему именно мы? Следовало бы отправить в этот город ученых, исследователей, знатоков древних легенд.
— Смею заверить, со временем за этим дело не станет, а пока нужно расчистить им дорогу, определить значимость находок и прочее. Пока у нас есть лишь надписи в пещерах немецкой базы и неисследованный подземный лабиринт, который может вести в неведомый город Древних, а может и сам таковым являться.
Василию хотелось узнать, чем именно занимается профессор и какой именно точный прибор или приборы везет на далекий южный континент, но когда он открыл уже было рот, чтобы задать Григорию Арсеньевичу новый вопрос, где-то на корабле истошно закричали. Кричала, без сомнения, женщина, и вопль этот был переполнен ужасом.
— Что это? — вскочил со своего места Грег. В руках у немца, откуда ни возьмись, появился парабеллум.
Григорий Арсеньевич, метнувшись к шкафу, вывернул оттуда саквояж. Несколько секунд он возился с его замками, а потом извлек два длинноствольных револьвера чудовищного калибра.
— Герхард, вы отвечаете за женщин. Заприте дверь и никому не открывайте, — распорядился он.
— Но я… — начал было немец.
— Вы — иностранный подданный, наблюдатель, и мы не имеем права подвергать вашу жизнь опасности, — парировал все возражения барон. Потом, резко повернувшись к Василию, спросил: — Пистолет с собой?
Василий покачал головой, тогда Григорий Арсеньевич протянул ему один из своих длинноствольных револьверов.
— Держи и помни, у тебя всего шесть выстрелов… Готов… Пошли… — и оба они разом метнулись к двери, но возле нее Григорий Арсеньевич чуть замешкался, пропуская Василия вперед. — Герхард, заприте двери и никого, кроме нас, не пускайте. Но и в этом случае убедитесь, что ни я, ни Василий не инфицированы.
Немец кивнул, словно понимал, о чем шла речь.
Вопль повторился, и это словно подстегнуло Василия. Не дожидаясь Григория Арсеньевича, он понесся к корме, пытаясь сообразить, на какой палубе кричали.
В коридорах никого не было, но ближе к корме он заметил двух здоровенных матросов в белых костюмах, которые, очевидно, бежали туда же, куда и он. Не слишком хорошо зная корабль и боясь заблудиться среди бескрайних коридоров, Василий пристроился им в хвост. Однако моряки, привыкшие к узким коридорам, двигались много быстрее.
Еще один поворот, еще одна дверь, лесенка наверх, и новый лабиринт бескрайних переходов. И тут раздался еще один крик. В этот раз он был просто оглушительным. Кричали где-то рядом. Моряки остановились. Только сейчас Василий разглядел, что один из них вооружен обыкновенным револьвером, а другой сжимает в руках пожарный багор.
Вот и нужная дверь. Матрос, тот, что пониже, с револьвером, рванул ручку и шагнул в каюту, его спутник последовал за ним. Василий остановился на пороге, из-за спин дюжих матросов не в состоянии разглядеть, что там происходит. А потом его взгляд скользнул вниз на пол, по которому растекалась лужа темной, густой жидкости. Кровь. Он узнал ее сразу, слишком много смертей повидал Василий на своем коротком веку.
Взяв пистолет наизготовку, он шагнул вперед. Он уже знал, что случилось что-то ужасное, и какими бы храбрыми ни были эти матросы, они явно были не готовы к встрече с тем, что поджидало их в этой каюте. А потом, словно сметенные рукой великана, храбрецы повалились на Василия, сбив его с ног. Револьвер вылетел из его руки, и Василий со всего маха приложился спиной об пол коридора. Боль была сильной, но это ерунда. Много хуже было то, что он выронил оружие, а впридачу на него рухнул один из матросов. Яростно молотя руками и ногами, Василий сдвинул неподвижное тело, голова матроса качнулась, и на Василия уставились мертвые, пустые глаза. Лицо несчастного скривилось от ужаса, превратившись в чудовищную, нечеловеческую маску. Этот человек секунду назад был жив, а теперь мертв, и что самое ужасное, у него вырвали часть живота и теперь кровь и внутренние жидкости вместе с кишками выплеснулись на Василия. Весь в крови и ошметках чужой плоти, он ерзал на ковре, пытаясь подняться, а тварь, убившая матросов (второй тоже, скорее всего, был мертв), метнулась к нему, сжала в смертоносных объятиях. Судя по остаткам платья, это была горничная, только ее белоснежный передник стал красным от крови, и голова… голова ничуть не напоминала голову женщины. Из щек и подбородка вытянулись розовые отростки, увенчанные зубастыми присосками. Они шевелились, словно обладали собственной жизнью, и тянулись, тянулись к лицу Василия. «Медуза Горгона, да и только, — подумалось ему. — Нет, у той змеи были вместо волос, а лицо было божественно прекрасно…» Содрогаясь от отвращения, он попытался подобрать ноги под себя и отшвырнуть тварь, но сделать это оказалось не так-то просто. В какой-то миг он ухватил тварь за руки и закричал от омерзения — костей в руках не было. На них были те же самые присоски. Они, словно гигантские Щупальца, стали обматываться вокруг кулаков Василия, пытаясь сломать ему пальцы. Еще чуть-чуть, и он уже готов был поддаться, разрешить плотоядным присоскам впиться в него.