— Я попрошу! — встал на дыбы Шлиман.
— Вот видите, стоит только… — как ни в чем не бывало, продолжал Григорий Арсеньевич, но последние слова его заглушил истошный вопль профессора.
Повернувшись, Василий увидел, что «безумный ученый» буквально висит в воздухе, вцепившись в огромный чемодан, который водрузил себе на плечо один из матросов-грузчиков.
— Отпусти немедленно! — вопил профессор. — Так нельзя! Там ценное оборудование, которое требует очень бережного отношения. Немедленно опустите чемодан.
Невзирая на его слова, матрос чуть поправил свою ношу и медленно направился в сторону лайнера. Профессор повернулся к нам. Выглядел он как человек, обиженный в лучших своих чувствах.
— Ну хоть вы, Григорий Арсеньевич, им скажите! Там же…
— Да не волнуйтесь вы так, Иван Иванович, — успокоил профессора Фредерикс. — Ничего не случится с вашими бесценными манометрами.
— Но калибровка…
— Если калибровка собьется, я сам помогу вам вновь отрегулировать все приборы, — заверил его Григорий Арсеньевич. — А нам, — тут он повернулся к Шлиману, — нам пора прощаться. — И широко улыбнувшись, причем улыбка его выглядела фальшивой до мозга костей, он пожал руку Шлиману. — Удачи вам в вашей нелегкой борьбе с врагами советской власти, — при этом в словах его прозвучало столько сарказма, что Василий поежился. Нет, он ни за что не хотел бы стать врагом этого человека.
И тут что-то отвлекло его внимание.
Позади он увидел, что один из матросов подхватил его чемодан и стоит в ожидании. Когда же Василий повернулся в его сторону, пытаясь разобраться в том, что происходит, матрос спросил на ломаном английском:
— Ю намбер, плиз?
— Что-то? — переспросил Василий.
— Он спрашивает твой номер каюты, — пришел на помощь Григорий Арсеньевич. — Хочет отнести туда твой багаж.
— Да не надо. Я сам… — замялся Василий.
— Не дури, — отрезал Григорий Арсеньевич. — Так принято во всем мире, и не тебе это менять. Вот сделаете мировую революцию, тогда пожалуйста, а пока извольте в чужой монастырь со своим уставом не лазить. Итак, номер вашей каюты… Посмотри, Василий, поспеши… Ему же тяжело твой чемодан на весу держать.
Василий полез во внутренний карман и стал по очереди извлекать документы. Как всегда, согласно закону подлости, билет оказался последним, и номер каюты не внушал оптимизма — 3013.
— Что означает третья палуба тринадцатая каюта, — пояснил Григорий Арсеньевич, после чего обратился к матросу.
Тем временем Шлиман, видимо, попрощался и с профессором и с немцем, так как когда Василий собрался пожать руку своему начальнику, тот был уже метрах в ста.
В первый момент Василий хотел догнать его. Нужно же было… А, впрочем, что именно было нужно? Лишний раз выразить свое уважение? Нет, к гильдии жополизов Василий не принадлежал, к тому же вчера, после того как Шлиман выдал все необходимые документы, они попрощались, а то, что начальник Третьего отдела оказался на причале, — неожиданность. Так что, не дюже сомневавшись, Василий убрал назад во внутренний карман пачку документов и отправился следом за остальными членами экспедиции к лайнеру.
У трапа толпилось еще несколько отъезжающих — судя по костюмам и обилию драгоценностей, настоящих буржуев. Вот только багаж свой они тащили сами. Да и говорили они на совершенно непонятном Василию языке, то ли на итальянском, то ли на испанском. Они толкались, шумели.
Григорий Арсеньевич, подойдя поближе, остановился и, совершенно невозмутимо глядя на погрузку, извлек из кармана портсигар, закурил сигарилью.
— Не спеши, Василий, если не хочешь поучаствовать в давке. До отплытия еще больше трех часов, к тому же я не помню, чтобы что-то в этой стране происходило вовремя, так что обождем, пока погрузятся эти хамы.
— Ну, хамами они, положим, не выглядят, — возразил Василий.
— Не одежда и не брильянты отличают человека от хама, а поведение, — назидательно произнес Фредерикс. — Будь ты трижды аристократ, но если ты ведешь себя так, — тут он кивнул в сторону трапа, — ты ничуть не отличаешься от скобаря на Николаевском вокзале. А у этих и происхождения нет никакого — шелуха Третьего интернационала.
Василий с сомнением посмотрел на толпу. Нет, как-то не так представлял он себе делегатов Третьего интернационала, ведущих непосильную борьбу с мировым капиталом. Однако это было не его дело. В конце концов, Григорий Арсеньевич всегда был прав. Как он говорил, так по жизни и выходило, а посему, чтобы и дальше не влезать в спор, который может перейти в контрреволюционный разговор, Василий решил сменить тему.
— Если честно, Григорий Арсеньевич, я толком так и не понял, куда мы отправляемся.
— А что, для тебя, Василек, это имеет значение? Партия сказала — и ты выполняешь.
— Но…
— В этот раз плыть далеко придется. Впрочем, ваш товарищ, комиссар, тебе все объяснит. У нее есть секретное предписание.
— И все же…
— Ах, Василек, ты знаешь, что губит большую часть кошек, этих очаровательных домашних зверьков? Любопытство. Хотя в данном случае твой интерес вполне оправдан… Мы, мой юный друг, отправляемся в Антарктиду, — и Григорий Арсеньевич замолчал, выдерживая длительную паузу.
Василий с сомнением посмотрел на него, потом на лайнер, потом снова на Григория Арсеньевича. Нет, конечно, Василий не следил за достижениями науки и техники, которые с самого начала века шли вперед семимильными шагами, но… что-то подсказывало ему, что в Антарктиде нет комфортабельных отелей и что такой корабль как «Кабрал» вряд ли сможет противостоять льдам, а при встрече с айсбергом, без сомнения, разделит участь «Титаника».
— Нет, если ты подумал, что мы доберемся до Южного полюса на этом корыте, ты сильно ошибаешься. Нам еще предстоит пересадка прежде, чем мы ступим на пайковый лед.
— Но зачем? Зачем нам…
— Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам… — улыбнулся Григорий Арсеньевич. — На борту у нас будет много свободного времени, и я надеюсь, вы потратите его не в амурных хлопотах вокруг госпожи Ганской, а займетесь изучением мифологии Ктулху — древнейших сказаний этой планеты. Собственно из-за них мы и отправились в это плавание.
— ?..
— Но всему свое время, Василек. Толпа, похоже, начала рассасываться, и нам надо поспешить на борт. Лично у меня нет ни малейшего желания ни на одну лишнюю минуту задерживаться в этой стране. Увидимся за обедом…
И Василий еще раз сильно удивился. Похоже, Григорий Арсеньевич собирался всякий раз преподносить ему новые сюрпризы. Вообще, как белогвардейца, бывшего предводителя бандитов, вместо того чтобы арестовать и расстрелять, отправляют с миссией от ГУГБ, да еще за границу, да еще… Нет, всего этого Василий понять не мог, точно так же, как определить нынешний статус своего «учителя». Почему Шлиман перед ним лебезил, какой властью обладал барон Фредерикс, если мог отменить приговор революционного суда? Порой Василию казалось, что для этого человека нет невозможного…
Подойдя к трапу, Василий в очередной раз предъявил свой билет вахтенному, а потом встал в очередь, медленно втягивающуюся в недра корабля.
Внутри же оказалось точно так, как представлял себе Василий: ковры, зеркала, шелк и бархат на стенах. «Ненужная роскошь! Эх, если бы вместо того, чтобы так украшать средство передвижения, они бы вложили эти деньги…» Но довести до конца мысль Василий не успел, так как оказался у дверей своей каюты. Ключ с длинной биркой был предусмотрительно вставлен в замочную скважину, и Василию ничего не оставалось, как войти.