— Лева! Надо бы посмотреть там, под снегом в заносах. Возьми нож бульдозерный, откопай осторожненько.
Или:
— Лева, свези-ка быстренько таких-то на полосу к самолетным стоянкам, хотят крепление вертолетов усилить, пурга к нам идет…
В тот день поземки не было. Ясно. Снег ровный, гладкий. Ходили этим путем много. Провалились неожиданно. Под трактором, в трещине, оказался выступ, на котором он и застрял. Лева успел вырубить скорость, и трактор не сполз вниз и некоторое время должен был продержаться на выступе. Двоим вылезти никак нельзя — слишком высоко до края трещины. Буквально силком пришлось Крылову заставить напарника своего залезть к нему на плечи и выбраться наверх за помощью…
Тягачи, вездеходы — все устремляется к месту, где случилось несчастье.
Когда операция по спасению была благополучно закончена, Леву, пережившего слишком много, отдали врачам на поруки, посадили в вездеход и вместе с учеником повезли в Мирный…
Сейчас сидит он передо мной и говорит:
— Не доверили мне тогда мой трактор обратно в Мирный отогнать. Другой его повел, а я пассажиром поехал. А вы говорите — награда. Гордиться мне…
Долго потом пришлось беседовать с Крыловым людям, в таких делах опытных, пока у парня все в душе встало на место и обида сменилась благодарностью товарищам.
Сложная и деликатная вещь — душа человеческая, и непросто иной раз разглядеть ее.
Дорога к картине
Апрель — конец зимы, конец весенней грязи, конец всему, успевшему надоесть! Светит солнце на детвору, бегут последние ручьи, высыхают подворотни, воздух полон запахов весны. Все ждут тепла, света и чего-то невысказанного.
Весна пришла. (Государственный Русский музей.)
Сегодня, в неделю изобразительного искусства, — день открытых дверей в творческих мастерских живописцев, графиков, скульпторов. К каждому из нас придут "посетители" — люди разные и чаще всего незнакомые. Те, кто нашим делом интересуется, ходят к нам, как на концерт музыку слушать. А мы, художники, рады. Любо нам таким гостям свои работы показывать. Тут и первые мнения о них услышать можно, и своими мыслями поделиться. Поговорить так иной раз полезно бывает. Но только ежели фальшь какая случится — картины сразу, как-то по-особому, потускнеют, затаятся, и всем вокруг неловко станет. Точно неуважение кто какое в божьем храме сделал. Работа наша, при всей ее деликатности, серьезная и пустословия не терпит.
Звонок. Идут. Топчутся в дверях. Проходят. Садятся. Разместились еле-еле. Все три длинные лавки в мастерской у меня полны. Даже доску на ящики положили. Друзья знакомых привели. Совсем чужие пришли. На пол кусок холста постелили, и на нем школьники и такелажники со стройки примостились. А мне на этот раз показывать особенно нечего. Основное — картина, а она пока еще не кончена. Из последней поездки этюды — все черные, необычные, писанные ночью, и на них белеют светом, будто мелом вычерченные, провода, щитовые домики, приборы, мачты, заснеженные, инеем обросшие. Пока расставляю работы, воспоминания охватывают меня, и весь путь пройденный встает перед глазами. Путь до самого полюса на дрейфующую станцию СП. Он ведь тоже не последний гвоздь в будущей картине. О нем, о пути, я и расскажу вам, друзья, пожалуй.
Мы, художники, что охотники. Те, сидя дома, покуда патроны набивают, на охоту настраиваются, а посмеетесь — скажут: без этого и в поле нечего ходить. Зря время потратишь и собаку попусту намучаешь. Художнику тоже настрой нужен. Без него он не увидит и не поймет в жизни того главного, что в будущую картину правду вольет, не почувствует того, чем картина за сердце берет.
А как настрой будет, так ничего уже тебе не помеха. В темноте, на морозе и ветру, без всяких приспособлений работа пойдет, и никаких геройств в этом не будет. Тянут же, к примеру, через тайгу и зиму сибирские высотники линии электропередачи. А ты свою линию тянешь.
Вот посмотрите и послушайте, как он, настрой этот самый, дается.
В путь собирался я недолго. А у меня, полярного художника, длинный он — до самого центра Арктики, к тем, кто живет в середине Ледовитого океана, на его льдах. Полечу я туда в составе группы специалистов. Вынул свою полярную амуницию — брюки меховые, кирзой крытые, спецпошив, унты да рукавицы оленьи чукотские, — краски и остальное хозяйство живописца. Двух часов не прошло, как все запаковал и хоть сейчас в полет. И так мы все. Кадры подбираются туда старые не зря. Дело предстоит нелегкое. Там, у полюса! Читали все, наверное, в газетах или по радио слушали, как московской осенью, а тамошней зимой глубокой, в полярную ночь, снабжают дрейфующие станции. Летать с материка сквозь тьму и мороз таково-то не просто, что об окончании этих работ как о празднике в "Последних известиях" сообщают. А уж если краем глаза журналист какой хоть кусочек этих дел сам увидит, то его записки нарасхват печатают.