— Однако и климат же сегодня на дворе!
На что неугомонный Василий Иванович нежным голосом отвечает:
— Что, душно? А ты форточку открой!..
Дни становятся все короче и сумеречнее. Рассветные зори, они же закатные, теряют свои нежные цвета, становятся бронзовыми. Скоро над горизонтом загорится одинокая красная полоса, переходящая в темное ночное небо. Если его не закроют облака, то еще с неделю можно писать приход зимы. В один из ясных дней старался я передать всю глубину и яркость красочного тона рубиновой зари. Чтобы ничто ее не загораживало, вывез сани с ящиком за черту лагеря. Впереди меня были только мачта с флюгером, метеобудка и тянущиеся от них провода. Работе помогло то, что удалось сразу точно взять отношение красного тона к густо-синему, как неразбавленный ультрамарин, цвету снега. У художников, как у стрелков, есть самое дорогое слово — попал. Забыв про все, воюю с замерзающими красками, внимательно прорабатываю всю сложную гамму цветовых отношений. И когда краски на этюде начали превращаться в небо и снег, внося в него ту правду, за которой я ехал сюда, за тридевять земель, подошел начальник станции и, видя, что я в азарте помогаю пальцами замерзающим кистям, сказал:
Что-то вы уж очень сумерки сгустили. Вглядитесь в снег там, левее мачты. В этом месте особенно хорошо видны сугробы, а у вас их незаметно. Пока светло, нарисуйте их. Здорово получится!
Пурга надула все сугробы у него на глазах, скрыв под ними кое-что из нашего имущества. Он не мог равнодушно смотреть на них и помнил все наперечет. Мне было известно так же хорошо, как и ему, что, когда не будет срочных дел, объявят аврал и мы все пойдем врубаться в твердый снег в поисках ящиков и бочек, придирчиво всматриваясь в его изменчивый рельеф. Все это я знал, но сейчас не видел того, что представлялось внутреннему взору нашего рачительного хозяина.
Потом завернул ко мне наш первый пилот и просто сказал:
— Слишком светло у вас на картине. Темноты нет. Поймите — нету. Ночь уже пришла! Ночь! Вот и написали бы эту ночь непроглядную.
Сказал и пошел. Ему пора было вылетать в эту самую "ночь" за ждавшей в далеких льдах вывоза горсточкой людей.
Тогда-то я и понял ту простую истину, что каждый человек судит обо всем "со своей колокольни".
С тех пор прошло много лет. Картина, ради которой я прилетал, написана и висит в музее, а этюд красной зари я берегу для себя. Он мне помогает избегать равнодушия в искусстве и тех, кто смотрит на него холодным и мертвым взглядом.
В заботах и работе время идет быстро, а тут кто-то стал на дежурстве вахтенный журнал заполнять и спохватился:
— Художник! Ты на календарь смотришь или нет? Не успеем оглянуться, как октябрьские праздники подойдут. Пока тихо — надо трибуну сооружать.
Народ собрался, взяли фонарики и пошли вместе выбирать. Похоже, что выбрали удачно. Судя по направлению прежних ветров, ее тут не должно сильно заносить. А большие сугробы рядом. Выпиливай из них снежные блоки и клади любую трибуну, хоть на двадцать человек. Материала хватит. У нас запросы скромные: весь состав станции — восемнадцать человек. Главное для всех, и особенно для меня, — красота сооружения. Картина о праздничном митинге возле Северного полюса задумана давно. На ней полярная ночь, все люди, инеем покрытые, пришли с демонстрации. У них еще в руках флаги и факелы. Два раза, на двух станциях, я уже собирал для этой темы материал. Теперь вот третий раз проведу с товарищами праздник, и можно будет в Москве приступать к окончанию картины.
Желающих строить много. В первую очередь — врач. Больных у нас не водится, и он по совместительству и завскладом, и машинистка. Рвется в работу и экипаж приданного нам небольшого аэропланчика Ан-2. Наш давно уже безработный "летательный аппарат тяжелее воздуха" стоял за кают-компанией зачехленный и расчаленный. Теперь выгладили перед ним дорожку и прогнали его в пробный полет. Прошелестев в морозном воздухе, он обошел два раза вокруг лагеря и зарулил на стоянку, готовый к полету. Экипаж тоже готов, а пока берет ножовки пилить сугроб.
Подошли праздники. После митинга все побежали к себе в домики, сбросили унты и спецпошив и, не обращая внимания на мороз, надели все "городское" для торжественного ужина в кают-компании.