На меня наплыли белые снежные сумерки. И я тихо взмыл в воздух, словно потерял вес. Так со мной бывало только в детстве.
Я блаженно уснул.
И вдруг проснулся, просунул руку под подушку и сжал револьвер.
Дверь в каморку пытались открыть совсем так, как я пытался сделать это тем летом…
Пристыженный, я тогда ушел а сейчас… Я слишком поздно понял, что произошло. Шпилька, обыкновенная дамская шпилька, которая удерживала великолепную прическу с крыльями бабочки, эта шпилька оказалась достаточной, чтобы снять крючок с петли.
И она вошла ко мне… Кто? Моя законная жена… перед Боком и людьми, но только не перед моей совестью!..
Уж лучше бы это был Билл! Я по крайней мере знал бы, что делать…
Во сне я взлетел в снежное небо. Наяву я пал, низко пал… как только может пасть мужчина… в свою «брачную ночь».
Утром… утром она встала счастливая. Я никогда не думал, что Лиз может быть такой радостной, такой красивой!..
Но я не мог смотреть на нее, я опускал глаза, я был противен сам себе, я ненавидел себя! В Прекрасные Иосифы я безусловно не годился… Я обзывал себя павианом и двоеженцем…
Лиз стояла у окна, распустив волосы, и изредка оглядывалась на меня счастливыми глазами.
— Милый, я назову нашего сына Роем, — сказала она.
Я готов был кусать подушку, рвать простыни, разбить свою голову о стену.
…В этот день в сумерки, крадучись, пешком, бросив свой автомобиль, мы пробрались с Лиз на ближний железнодорожный полустанок.
Там не было пассажиров, кроме нас. Никто нас и не провожал.
Прощаясь, Том сунул мне холодный апельсин.
Стоял морозный июньский вечер. Электрические фонари были словно окутаны светящимися шарами.
Я передал Лиз апельсин.
— Можешь ты подбросить его? — спросил я.
— Может быть, положить на голову? — спросила она. Она была очень умна.
— Нет. Просто подбросить. Мне хотелось бы попасть в него на лету.
— Он совсем смерзся, как стекляшка, — сказала Лиз и подбросила апельсин.
Я выстрелил. Апельсин упал на перрон. Что-то звякнуло.
Мы с Лиз подбежали к нему.
Нет, я не попал. Апельсин был подобен кусочку льда… каким станет скоро весь Земной шар.
Мы сели в поезд и поехали, сами не зная куда.
Глава пятая
«ЯДРО ГАЛАКТИКИ»
Апрель, первого года обледенения…
…В каменную щель смогла пролезть только я одна. Мне было страшно, но я знала, что это нужно. Ведь ради этого я и оказалась под землей, настояла, чтобы меня взяли с собой. И я, не задумываясь, полезла, освещая электрическим фонариком готовые придавить меня каменные глыбы, едва сдерживающие тяжесть полукилометровой толщи. Но об этом нельзя было думать. Я извивалась, как змейка, и проползала все дальше и дальше. Камни были влажные и скользкие. Не знаю, смогла бы я вылезти обратно? Повернуться было невозможно, а при движении вперед приходилось расчищать перед собой путь, отбрасывать мелкие камни назад, отталкивать их ногами, загромождая щель. Отступления не было…
Именно с этого мгновения мне хочется продолжать свой дневник…
Я ползла вперед. Буров и Елена Кирилловна остались ждать в последней пещере, до которой мы добрались за двое суток, проведенных под землей. Дальше идти было некуда, но Буров заметил щель и посмотрел на меня.
Я была тоньше Елены Кирилловны, как бы хорошо она ни была сложена. Только мне удалось бы пролезть в эту щелку. И я, умирая от страха, поползла…
Мой фонарик освещал мрачные черные камни, которых никогда не касался человек. Но тогда я об этом не думала, разгребая каменные завалы, и лишь жалела, что ломаю себе ногти.
Два раза я отдыхала, погасив фонарик и закрыв глаза. Один раз разговаривала с Буровым по телефону. Он сказал, что они расширяют вход в щель. Я слышала позади удары его кирки. Другой раз я слушала музыку из Москвы. У меня с собой был мой любимый транзисторный приемник, умещавшийся в брошке.
Не могла же щель упереться в стену!.. Ведь здесь протекал когда-то ручеек!
Я упрямо ползла вперед. Освещенные камни влажно поблескивали… И вдруг свет фонаря словно провалился куда-то вперед. В первый момент я ничего не поняла, решила, что фонарь погас, стала щелкать выключателем, испугалась… Потом у меня дух захватило совсем от другого. Предо мной была пустота.
Я высунулась из щели, не рискуя выбраться совсем, и ощутила перед собой громадное темное пространство, в котором тонул жидкий лучик моего фонарика.
В телефоне слышался тревожный голос Бурова. Прежде чем ответить ему, я вытащила осветительный патрон и засунула его в ракетницу, которую уже сжимала в руке.