Я вспоминал об этих ее рассуждениях, когда с ужасом наблюдал из засохших после морозной зимы джунглей за великим переселением народов, вернее, за попыткой такого переселения…
Я примчался сюда, извещенный о грозящих событиях, и спрятал джип в зарослях, где вымерли уже попугаи и обезьяны.
Вдали на рейде стояло несколько кораблей. Катера буксировали к берегу огромные лодки или маленькие баржи, кунгасы, как их зовут моряки.
Я видел чернокожих, притаившихся в чаще. Они один раз уже освобождались от гнета тех, кто захватывал их дедовские земли, и теперь враждебно смотрели на погруженных в баржи людей и ждали.
Я тоже ждал, затая дыхание, стараясь разглядеть маленькие точки голов над бортами кунгасов. Ведь в каждой из них был целый мир чувств, надежд, страстей.
Что касается моей головы, то в ней надежд и страстей, очевидно, было так много, что для всего остального не осталось места. Потому, верно, я и не бежал с Лиз на купленный ею островок с бронзовыми таитянками на услужении, могущими услаждать танцем живота, а снова стал журналистом, всегда стремящимся в центр событий.
Пекло снова было в Африке, где я оказался одновременно со штабом «SOS», узнав о гибели раздавленной льдами яхты «Атомные паруса».
Да! Я снова впрягся в лямку журналиста, хотя мог бы нежиться под долларовым покровительством своей супруги. Печать отрава! Кто был напечатан хоть раз, всю жизнь будет стремиться напечататься снова!.. Даже если ради этого снова нужно было лезть в пекло.
И я бежал от Лиз в Африку, чтобы все увидеть самому.
На атомных руинах бывшего африканского города должна была вырасти новая столица малого человечества. Оказывается, то, что не могли сделать штыки, пули и даже атомные бомбы, сделали доллары Рипплайна. Чернокожее, неустойчивое, запуганное атомной бомбой правительство охотно пошло на сделку с организацией «SOS», заблаговременно скупавшей приэкваториальные земли. И теперь штаб «SOS» хозяйски готовился править ими.
У меня, у журналиста, была одна цель — наблюдать…
Людская волна на кунгасах приближалась.
Катера из-за мелководья не могли подойти к берегу и разворачивались ярдах в пятидесяти от пенной дорожки прибоя.
Кунгасы еще десяток ярдов шли к берегу, пока не натягивался буксирный канат, заставлявший их повернуться. Они становилась бортом к волне, грозившей перевернуть суденышки. Люди спрыгивали прямо в воду, оказываясь в ней по пояс, и муясчины, и женщины. Малолетних несли на руках.
Толпа людей, вздымая фонтаны брызг, с ликующими криками побежала к берегу.
И тогда раздались выстрелы и засвистели стрелы.
Люди бросались в воду, некоторые доползали до пенной дорожки. Волны прибоя кидали их на берег и тут же стаскивали обратно в воду.
Никто из высадившихся не повернул назад к кунгасам, которых, впрочем, уже и не было.
Я видел озабоченное выражение лиц чернокожих стрелков, а у некоторых даже испуганное.
С разноязычными дикими криками совершенно безоружные люди с жалким скарбом в руках, размахивая палками и зонтами, выбежали на прибрежный песок. Некоторые падали или садились, словно для того, чтобы отдохнуть. Остальные продолжали бежать к джунглям.
И негры дрогнули, не выдержали непонятной безоружной атаки одержимых захватчиков. Они стали отходить в поблекшую чащу джунглей.
Люди на берегу плакали и обнимали друг друга. Им казалось, что они уже достигли всего, чего хотели, что теперь останется только выйти на целинные просторы согреваемой солнцем земли, чтобы скорей начать ее пахать. Увы, они не представляли себе, что в романтической Африке, воспетой в век колонизации, ныне не найти уже невозделанных земель или непроходимых чащ, которые можно корчевать, оставшихся разве что в заповедниках, приобретенных ныне организацией «SOS».
К берегу приближалась новая волна катеров с кунгасами. По воде, уже не падая в нее, бежала новая толпа надеющихся на счастье людей.
На берегу кто-то плакал над трупами или стонал. Но это тонуло в общем ликовании.
Охватив топоры, несколько человек, пошли рубить померзшие лианы для костров и обнаружили меня.
— Хэлло, ребята! — весело сказал я. — С новосельем!
Люди подозрительно посмотрели на меня, может быть, даже не поняв моих слов.
— Добрый день, господин, — все же отозвался один из них. — Вы не чиновник?
— Нет, я репортер.
Я храбро двинулся к берегу, к толпе сгрудившихся там людей.
Их уже были сотни, может быть, больше тысячи… Они бояшись идти в незнакомые джунгли и теснились у воды, представляя великолепную цель для затаившихся в чаще стрелков, которые берегли заряды и стрелы. Едва ли их на всех хватило бы.