— Что ж, — вздохнула Мария Сергеевна. — Никто не запретит вам свернуть с нашего пути.
Шаховская и Люда переглянулись, но Буров не понял намека и продолжал:
— Надо представить себе направление жилы, определить характер физического явления, которое мы хотим разгадать, предположить, почему стала невозможной ядерная реакция!.
— Кстати, наш план предусматривает не предположения, а точное установление причин явления, — прервала Мария Сергеевна.
— Предположения, гипотезы нужны как луч в темноте. Идя в освещенном направлении, можно подтвердить или опровергнуть гипотезу. Если верно, идем дальше. Если неверно — выдвигаем новую гипотезу, ищем в новом направлении.
— Стоп, стоп, молодой человек! — загремел Овесян. — Гипотеза должна исходить из фактов, а не факты из гипотезы.
— Верно только наполовину, — отпарировал Буров. — Гипотеза должна объяснять факты известные и в то же время должна указывать факты, которые могут быть найдены в ее подтверждение.
— Вот! Не угодно ли! — обернулся к Веоеловой-Росовой Овесян. — Закономерный шаг к абсурду. Не взыщите, дорогая! Достаточно только начать «заумные искания», и они тотчас выльются в заумные выводы.
Из-за свинцовых перегородок словно случайно в отсек заглядывали физики других прупп. Все чувствовали грозу.
— Я понимаю, что неугоден вам, — сказал Буров. — Очевидно, здесь требуются бездумные исполнители…
— Остановитесь, — прервала Веселова-Росова. — Не беритесь так судить о всех своих товарищах по работе.
Овесян подошел к Бурову:
— Слушай, Буров, в тебе что-то есть. Ты инженер по специальности, понюхал физики… Здравый смысл подсказывает, что тебе надо идти со мной зажигать «Подводное солнце». А гипотезы, гипотезы потом… Так, кажется, пелось в одной старой песенке.
— Я не склонен шутить, Амас Иосифович. Если бы мне было нечего предложить, я не поднимал бы этого разговора.
— Любопытно все же, что он может предложить? — обратился Овесян к Веселовой-Росовой.
Мария Сергеевна пожала плечами, давая понять, что может выслушивать этого человека только ради причуды академика.
— Итак, что вы предлагаете, Сергей Андреевич? — обернулся к Бурову академик.
Работа на синхрофазотроне прекратилась. Физики столпились в отсеке Бурова, который вынужден был выступать на стихийно собравшейся научной конференции.
— Итак, что глушит здесь ядерные реакции… Какие же примеси в морской воде неугодны им? — спросил Овесян, усаживаясь на табурет и опираясь руками в расставленные колени.
Буров стоял перед ним, как школьник, отвечающий урок:
— Мне привелось работать над проблемой протовещества.
Овесян поднял свои лохматые брови. Шаховская насторожилась.
— Протовещество — это состояние материи до появления звезд и планет. В протовеществе все строительные материалы вещества были собраны в невыразимой плотности, как бы в одном немыслимо сжатом атоме, нейтроны которого не могли разлетаться…
Овесян поморщился.
— И возможно, существовала некая субстанция, которая удерживала нейтроны, — продолжал Буров.
— За эту субстанцию вам и присудили степень кандидата наук? — прервал Овесян.
Буров смутился, нахмурился.
— Я не боялся черных шаров, — запальчиво сказал он. Мария Сергеевна осуждающе покачала головой.
— Почему же не допустить, — упрямо ухватился за свое Буров, — что остатки этой субстанции существуют всюду, где материя обрела уже форму обычного вещества. Она может проявлять себя в том, что захватывает нейтроны, мешает ядерным реакциям.
Овесян деланно всплеснул руками:
— И эту физическую жар-птицу он предлагает искать!..
— Взамен планомерных исследований, — с укором добавила Мария Сергеевна. — Мы не вправе отвлечься. Слишком неясно. Слишком малоперопективно. Слишком оригинально.
Люда поймала восхищенный взгляд, который Елена Кирилловна бросила на Бурова.
Лоб у Бурова стал влажным, он словно поднимал с земли немыслимую тяжесть.
— Где же вы хотите искать свою субстанцию? — язвительно спросил Овесян.
— В море. На дне. У вулкана, — решительно ответил Буров.
— Так-таки на дне? И прямо у вулкана? — переспросил Овесян. — Воду ведрами будете оттуда черпать?
— Нет! Надо опустить на дно целую лабораторию.
Овесян и Веселова-Росова переглянулись.
Амас Иосифович встал, похлопал Бурова по плечу:
— Жаль, жаль, товарищ инженер, что не хотите ко мне на установку идти. Слушай, когда будешь академиком, пожалуйста, не вспоминай работу, за которую тебе кандидата дали, не надо!.. А для гениальности ты вполне безумен.