И название! Его подсказал мне Рыжий Майк: «ЛЬДЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ».
Нет! Льды уже не вернутся. Не должны вернуться. Теперь это понял каждый человек. Все видели, как они возвращались. Я лишь хотел рассказать, почему они стали возвращаться…
Рыжий Майк хотел, чтобы американцы узнали «своего Роя». Я перелистываю страницы и ощущаю себя натурщицей, которая вместе с посетителями художественной выставки стоит перед полотном, где она изображена нагая. Люди вслух обсуждают стати ее тела. И вдруг узнают ее…
Я тоже не знаю, куда деваться…
Меня останавливают незнакомые люди на улице. Они видели мою нагую душу. И они крепко пожимают мне руку. Часто молча, порой говоря несколько слов, иногда даже хлопая по плечу или по затылку:
— Ай да Рой, наш Рой!..
И все сделала эта книжка. И газеты, конечно, в которых Рьйжий Майк печатал дневник отрывками по цене объявлений.
У Рыжего Майка со мной теперь полно хлопот.
Ему я показал и телеграмму от профессора Терми, присланную из Москвы. Он просил меня прибыть в Африку для участия в хирургической операции, которой подвергнут мистера Джорджа Никсона.
Я не хотел ехать. Я не переношу вида крови. Из операционной меня тоже нужно будет выносить на носилках. Но Рыжий Майк настоял на моей поездке. Оказывается, это тоже будет важно для американцев, которым нужно получше узнать своего Роя.
И вот я снова в Африке, в знакомом благословенном и проклятом мною месте. До прилета воздушного лайнера из Москвы осталось еще много времени. Не могу отказать себе в том, чтобы не навестить бывшего босса, жившего теперь в той самой вилле, где пытали голодом Леонарда Терми.
Да, бывшего босса, бывшего человека… если вообще его когда-либо можно было так называть.
— Хэлло, мой мальчик, — зловеще приветствовал меня его труп с жадными обезьяньими глазами.
Миссис Амелия, исхудавшая, заплаканная и не подкрашенная, печально улыбнулась мне, поправляя подушки, в которых утонуло жалкое, иссохшее тело больного.
— Хэлло, мистер Никсон! — бодро приветствовал я. — Оказывается, ученые держат свое слово.
— А какого черта нужно вам? — осведомился Джордж Никсон.
— Профессор Терми вызвал меня для участия в операции. Очевидно, я буду поддерживать медсестер, чтобы они не падали в обморок, если раньше не упаду сам.
— Падать вы все начнете, когда я встану на ноги, — пообещал босс.
— Рассчитываете вернуться на ринг, сэр?
— Да. На тот самый, на который лезете вы, сложив ступеньками экземпляры своей дурацкой книжки.
— Да, сэр. Но вы ведь сами заказывали эту дурацкую книжку, обещали за нее миллион.
— Я всегда говорил, что из вас выйдет делец. Вы хотите получить куда больше.
— Я отказался от гонорара, сэр.
— И от денег жены?
— Да, сэр. Мы расстались с Лиз. Я не знаю более изумительной женщины, чем она, сэр.
— Никогда не пойму эту развращенную молодежь. Я бы вас выкинул из Малого человечества.
— Пожалуй, сейчас лучше говорить о тех, кто останется в Большом человечестве.
— Недурно вы обрисовали меня в своем лживом дневнике.
— Вы заказывали мне искренность, сэр. Я старался.
— Интересно, какой бизнес вы рассчитываете сделать на этой операции? Вы в самом деле верите в чудо, которое он сделал там, в России?
— Верьте, сэр, никто больше меня не хотел бы посмотреть на это чудо.
— Вам еще представится эта возможность. Вам еще она представится!.. — с угрозой произнес он.
Я отправился на аэродром, размышляя о причудах человеческого характера. Зачем только старому ученому с глазами, вместившими всю мировую скорбь, понадобилось ставить на ноги это чудовище? Мне вспомнился роман о докторе Франкенштейне, этом монстре, порожденном наукой, искусственном человеке, лишенном всех человеческих чувств, замененных всепоглощающим стремлением к уничтожению. Уж так ли неправа была супруга поэта Шелли, создавшая это произведение? Не символизирует ли оно в наши дни что-то большее, чем создание живого чудовища разрушения, порожденного уже, по существу говоря, нашим веком?
Я волновался, ожидая профессора Терми. Я, пожалуй, могу объяснить сам себе это волнение. А что, если Лиз права, если она не придумала то, что облегчило мне наш разрыв? Если правда, что Терми спас Прекраснейшую Солнца? Я давно уже решил, что это со стороны моей умной Лиз было лишь женской уловкой. Она была горда. Нужно было или не читать мой дневник, или поступать, как она. Конечно, профессор Терми, вероятно, никогда и не видел моей Эллен, все еще ведущей жалкое существование тайного агента…