«Но вытекло много! Кто это сделал?»
«Скрывающиеся в зарослях беглые преступники».
«На дороге?»
«Да, по пути сюда… Привязали к дереву… как мишень… и оставили истекать кровью…»
Слабый голос осекся, и раздался быстрый топот босых ног. Если этот бедняга потерял сознание, то наступила моя очередь действовать. Я, однако, не мог быть в этом полностью уверен и лишь прижался там, внизу, к полуоткрытой железной двери, почти оцепенев в невольном своем заточении. Оказалось, что и это было к лучшему, так как Юбэнк не отсутствовал и минуты.
«Выпейте вот это», — услышал я его слова, и когда заговорил другой, его собеседник, то голос его звучал уже увереннее.
«Начинаю чувствовать, что я еще жив».
«Не надо разговаривать!»
«Ну, это мне полезно. Вы не представляете себе, что значит в одиночку преодолеть все эти мили, проползая менее одной мили в час! Я вообще не верил, что доберусь сюда и останусь жив. Вы должны позволить мне все вам рассказать, а то вдруг я скончаюсь!»
«Ладно, сделайте еще глоток».
«Спасибо… Я сказал, что преступники, скрывающиеся в зарослях от закона… В наши дни, конечно, таких уже нет…»
«Тогда кто же это был?»
«Разбойники, грабящие банки. Тип, который расстреливал меня в упор, — тот самый, кого я выставил из банка в Кобурге со свинцом в теле!»
— Я так и знал!
— Ну, разумеется, Кролик, ты мог бы уже об этом догадаться так же, как и я, когда сидел в этом хранилище. Но старина Юбэнк этого не понял и молчал так долго, что я было уже подумал, заговорит ли он вообще.
«Вы бредите, — сказал он наконец. — За кого, черт побери, вы себя принимаете?»
«Я — новый заведующий банком».
«Новый заведующий спит в своей постели наверху!»
«Когда он приехал?»
«Сегодня вечером».
«Назвался Раффлсом?»
«Да».
«Будь я проклят! — прошептал настоящий заведующий. — Я думал, это была простая месть, а теперь вот вижу, что это гораздо сложнее. Уважаемый сэр, человек наверху — самозванец, если, конечно, он все еще наверху! Это, должно быть, один из бандитов. Он собирается ограбить банк, если еще не ограбил его!»
«Если еще не ограбил его, — пробормотал вслед за ним Юбэнк, — если он все еще наверху!.. Господи, если он все еще наверху, то мне его жаль».
Сказал он это вполне спокойно, но тон… самый премерзкий. Сообщу тебе, Кролик, как я обрадовался, что захватил с собою этот револьвер. Было похоже на то, что мы вот-вот должны были сойтись, ствол на ствол.
«Лучше сначала заглянуть вниз», — сказал новый заведующий.
«А тем временем он улизнет через окно? Нет-нет, внизу его нет».
«Посмотреть ведь совсем не трудно».
Кролик, если бы ты спросил меня, в какой из моментов моей неафишируемой карьеры я волновался более всего, я бы ответил, что это было в тот самый миг. Итак, я стоял внизу на этой узкой лестнице внутри хранилища. Дверь при этом была распахнута на добрый фут. И я не знал, скрипит она или нет. Свет стал приближаться ко мне, а я все еще не выяснил этого! Следовало довериться случаю — и дверь закрылась совершенно бесшумно! Она была чрезвычайно массивной и очень точно навешенной. Хлопнуть ею я никак не мог при всем желании, ибо она была слишком тяжелой и закрылась довольно плотно. Наступил полный мрак, если не считать узенькой полоски света снизу, которая становилась все ярче. Боже, как я благословлял эту дверь!
«Нет, внизу его нет», — услышал я будто сквозь вату.
Полоска света под дверью исчезла, и через несколько секунд я вновь рискнул открыть дверь и услышал, как они, крадучись, направляются к моей комнате.
Вот теперь нельзя было терять и доли секунды. Но я горжусь тем, что сумел сохранить самообладание и аккуратно, на четвереньках взобрался по этой лестнице и вышел из банка (они оставили входную дверь открытой). Я вел себя столь осмотрительно, что можно было подумать, что мне решительно некуда было спешить. Я не забыл даже напялить на голову шляпу, из которой кобыла доктора доела свой овес, будто бы только этой шляпы мне и недоставало. Я даже не поскакал галопом, а тихонько потрусил рысцой по очень глубокой пыли, собравшейся на обочине дороги (хотя мое собственное сердце колотилось в темпе бешеного аллюра), и возблагодарил Бога за то, что здание банка находилось прямо на краю поселка, в котором, собственно говоря, я так почти и не побывал. Последнее, что я сумел еще расслышать, был шум, который поднялся в том банковском отделении. А теперь, Кролик… — Раффлс встал и потянулся. При этом улыбка, блуждавшая на его лице, непроизвольно превратилась в зевок. Черные прежде окна посветлели, наполнившись голубым цветом всевозможных оттенков. Они стали напоминать рамы картин, на которых сам собою изображался мертвенно-бледный, совершенно неподвижный городской пейзаж. Газ в круглых светильниках выцвел и стал почти невидимым.
— Но разве это все? — воскликнул я.
— Все, как ни жаль мне это утверждать, — каким-то почти извиняющимся тоном ответил Раффлс. — Этот рассказ следовало бы закончить сценой волнующей погони, но как-то не вышло. Я полагаю, они решили, что у меня уже слишком большое преимущество во времени. Затем им, видимо, пришло в голову, что я — член банды, которая располагалась где-то поблизости. А один из них уже получил от этой банды столько, что едва сумел унести ноги. Но в тот момент я ничего этого еще не знал и поэтому, должен признаться, сильно волновался. Боже, с какой прытью я заставил бежать эту бедную скотину, как только мы очутились в лесу! Похоже, краденый овес изрядно подбодрил кобылу, она мчалась как стрела, почувствовав, что ее развернули мордой на юг. Ей-Богу, лично мне было не до шуток, когда мы неслись по лесу и мне приходилось тыкаться физиономией ей в гриву, уклоняясь от ветвей деревьев! Я говорил тебе о целом лесе из мертвых деревьев? В лунном свете это зрелище было совершенно фантастическим, жутким. В этом лесу вновь было так же тихо, как тогда, когда я его оставил, так тихо, что я, натянув поводья, в первый раз остановил лошадь и в течение двух-трех минут полежал на земле, припав к ней ухом. Я ничего не услышал — ни единого звука, кроме тяжелого дыхания кобылы и стука собственного сердца. Мне очень жаль, Кролик, но если ты когда-нибудь напишешь воспоминания обо мне, то, полагаю, без особого труда сумеешь изобразить дикую погоню. Вовсю используй этот мертвый лес, и пусть пули будут свистеть у тебя, словно град. Я обернусь в седле и увижу, как во весь опор ко мне приближается Юбэнк в своем белом костюме, и мне останется лишь одно — обильно смочить этот костюм красненьким. Пиши от третьего лица, и тогда они не будут знать, чем все это кончилось.
— Но пока я и сам этого не знаю, — посетовал я. — Кобыла благополучно доставила тебя в Мельбурн?
— Она прошла весь этот путь до последнего метра! Я привязал ее на самом видном месте неподалеку от гостиницы, а вечером вернул доктору. Бедняга сильно расстроился, узнав, что я заблудился. На следующее утро он принес мне газету, чтобы поставить меня в известность относительно того, чего мне удалось избежать, не попав в Яа.
— Он так ничего и не заподозрил?
— Ну-у-у, — протянул Раффлс, выключая свет, — по данному вопросу я и сам не пришел к какому-то определенному выводу. Масть кобылы могла быть случайным совпадением — к счастью, она оказалась гнедой. Подозреваю также, что о многом можно было бы догадаться по состоянию кобылы. Отношение доктора ко мне после того случая изменилось. Я склонен полагать, что он кое-что заподозрил, но не то, что соответствовало действительности. Я не ждал его визита, и боюсь, что, когда он все-таки явился ко мне, моя внешность могла лишь усилить его подозрения.
Я спросил Раффлса, почему.
— У меня были довольно пышные усы, — ответил он, — но я расстался с ними на следующий день после того, как утратил невинность.