- Мне очень жаль, Финник, - голос Хеймитча звучал глухо и сдавленно, словно он и в самом деле сожалел о смерти человека, с которым лишь однажды перекинулся парой слов. – Мы не успели ее спасти. Внутреннее кровотечение. Наверное, из-за побоев… Если бы… чуть раньше… Если бы только… - он пытался оправдаться, заставить самого себя поверить, что не он в этом виноват. И не понимал, что его слова падают в пустоту, не слышимые и уже не имеющие никакого значения. Финник просто стоял и смотрел на ее лицо в обрамлении темных волос, вцепившись пальцами в столешницу.
- Энни… - выдохнули сухие искусанные губы, и имя оцарапало горло изнутри. Она не ответила, неподвижная, лежащая на холодном столе, чей острый металлический край резал руки не хуже ножа. Почему она молчит? Что он сделал не так? Почему она не хочет с ним разговаривать?
Прозекторы Тринадцатого Дистрикта не оставили ей даже одежды, если она вообще у нее была, только белую простынь, не скрывавшую порезы и синяки на тонких руках и бледном лице. Финник протянул руку, дотрагиваясь до плеча, такого непривычно твердого и холодного на ощупь, и губы обожгло воспоминанием о том, какой теплой и гладкой была эта кожа, когда он целовал ее.
- И еще, - Абернетти мялся у него за спиной, не зная, как сказать и стоит ли говорить вообще. – Я думаю, ты… ты должен знать. В общем, она… она была беременна.
Сердце перестало биться. Оборвалось и рухнуло вниз, заставив судорожно выдохнуть от пришедшей ему на смену острой, режущей грудь изнутри боли. А та в свою очередь обожгла глаза. Финник моргнул, медленно опустив ресницы, и она потекла по щекам, оставив соленый привкус на губах.
- Непохоже, чтобы в Капитолии… чтобы ее… - Хеймитч сглотнул, безотчетным движением дергая себя за ворот серой рубашки, словно ему тоже не хватало воздуха. Длинные светлые волосы неряшливо падали ему на лицо, а руки дрожали от желания приложиться к бутылке со спиртным, сейчас необходимой ему как никогда. – И срок был три месяца. То есть… Я хочу сказать… Еще до… Удивительно, как она вообще не потеряла ребенка, в таких-то… условиях.
Острая ключица была такой же холодной и твердой на ощупь, как и плечо. Словно перед ним лежала статуя из белого мрамора. Всего лишь статуя, просто поразительно схожая с ней статуя, а она где-то еще, где-то в безопасности, где-то… без него. Почему она не позвала его с собой? Если нашла, где можно спрятаться от Капитолия?
Финник нахмурился. Это было непохоже на Энни. Она ничего от него не скрывала. Так почему же…?
- Послушай. Я понимаю, каково тебе сейчас, правда понимаю, но…
Голос Хеймитча превратился в едва слышное жужжание на заднем плане, будто кто-то резко убавил звук. Слова снова перестали иметь значение.
- Ты замерзла, - пробормотал Финник, проводя тыльной стороной пальцев по ее щеке. Потом дотронулся до волос, остро пахнущих медикаментами. Откуда этот запах? От нее ведь всегда пахло морем.
- Финник? – впустую позвал Хеймитч, глядя, как Одэйр перебирает, пропуская сквозь пальцы, мягкие каштановые пряди, и склоняется всё ниже над неподвижным телом, опираясь рукой на холодный металл столешницы. Ее губы были непривычно твердыми и солеными от его слез.
- Как думаешь, это мальчик или девочка? Ну не молчи. Пожалуйста. Я знаю, ты обижена на меня. Я не хотел так. Но… Они не пустили меня, - шептал Финник, целуя холодный лоб, забавно вздернутый нос и закрытые глаза. И снова касаясь губами рта. – Я ничего не мог поделать. Я просил их, но они ответили, что я должен остаться. Они не послушали меня. Сказали, что я… - слезы текли по щекам и капали с подбородка. – Прости меня, - он разрыдался, судорожно всхлипывая и не переставая осыпать поцелуями лицо и волосы, но Энни по-прежнему молчала, глухая к его мольбам. – Ответь мне. Пожалуйста.
Хеймитч попятился к двери. Та закрылась с негромким стуком, и его голос донесся уже из коридора, слишком глухой и далекий, чтобы можно было различить слова. А Финник стянул Энни с ледяного металлического стола и опустился прямо на пол, подогнув колени и до судорог в руках прижимая к себе неподвижное, обернутое простыней тело. Темноволосая голова безвольно откинулась ему на плечо, и упавшая ей на щеку слеза медленно скатилась по расцвеченной синяками коже к уху, прежде чем затерялась среди густых каштановых прядей. Она такая холодная. Совсем ведь замерзла. Почему они не сделали ничего, чтобы ее согреть?
- Посмотри на меня, - взмолился Финник, давясь рыданиями, и прижался лбом к ее щеке. – Энни. Пожалуйста, открой глаза. Посмотри на меня.
Вернись.
***
Сноу помиловали. Устроили судебное заседание, превратив его в фарс из желания показать свое милосердие, и приговорили бывшего панемского президента к пожизненному заключению в тюрьме вместо заслуживаемой им смертной казни. Финник при этом не присутствовал, хотя и проходил одним из главных свидетелем по так называемому «делу Сноу». Коин сочла его недостаточно вменяемым и оставила мечту всех капитолийских женщин со смехом глотать таблетки в выделенной ему квартирке. Наверное, она действительно заботилась о его самочувствии. Иначе зачем настояла, чтобы ему прописали антидепрессанты? Совершенно не помогавшие и вызывавшие лишь приступы гомерического хохота от осознания того факта, что это всё, что могут предложить герою народного восстания. Антидепрессанты и убогое помещеньице, состоящая из спальни, душевой и кухни. А что не койка в психбольнице и не смирительная рубашка сразу? Не решались травить его лекарствами посильнее? Какие заботливые. Но это вы зря, думал порой Финник, посмеиваясь над собственным сумасшествием. Могли бы сэкономить кучу времени. Его и так держали почти под постоянным надзором после того как, пообещав вернуть ему Энни, привезли лишь ее тело.
Но пускать в ход смирительную рубашку они почему-то не торопились. Даже когда он набросился на Хеймитча, принесшего весть о помиловании Сноу. Победитель Двенадцатого Дистрикта определенно был не в состоянии хоть раз прийти к нему с хорошей новостью. Хотя бы ради разнообразия.
- Успокоился? – осторожно спросил Абернетти, переминаясь с ноги на ногу за опрокинутым креслом. Финник показал зубы. В буквальном смысле, растянув губы и с удовольствием вцепившись бы клыками Хеймитчу в горло, если бы не два охранника, скрутивших ему руки за спиной и удерживавших Одэйра на месте.
- Я понимаю, что ты чувствуешь, - продолжил Абернетти, и в этом была доля правды. Лишь с той разницей, что Хеймитч потерял всё много лет назад, и его боль, какой бы сильной она не была, всё же успела несколько притупиться с тех пор. – Китнисс тоже в ярости и прямо в суде потребовала снести Сноу голову. Но волноваться тут не о чем. Эта мразь всё равно долго не протянет. Не сомневаюсь, что кто-нибудь прикончит его в тюрьме. Или он сам сдохнет.