– А тебе, братец, помолчать в самый раз, – обрезал я его. – За мать с тебя спрос не меньший!
Резко сказал. Милонег вскипел, забегал глазами, меч в его руке вздрогнул и начал подниматься. Ну что ж, брат, – во мне взыграла кровь – захотел-таки боя? Получишь. Я потянул саблю. Глянем сейчас, насколько ты в самом деле хорош.
Но отец вмешался снова.
– Оставь! Сдурели оба? Не хватало ещё, чтоб братья меж собой передрались. Оставь! Радонег, саблю в ножны. Говорить пришёл? Говори. А ты, – это он уже младшему, – ещё раз за меч схватишься, на дальнюю межу поедешь лягушек считать.
Милонег затрясся, задышал часто. Не легко было гордыню усмирить, но усмирил. Опустил голову, скрипнул зубами. Я задвинул саблю, сложил руки на груди. Кровь от головы отхлынула, освободила место здравым мыслям. Вот бы люди посмеялись, услышав, как братья на княжьем подворье друг дружку поубивали. И чего взялись? Маму уже не вернёшь. Кто больше виноват в её смерти, кто меньше – никогда не решишь, а обвинениями сыпать, только злобу копить.
– Ладно, оставим прошлое, – согласился я. – Прав ты, отец, отныне не мой это дом, но и гостем в нём быть не желаю. С тобой под одной крышей? Нет. Кроме упрёков от тебя ничего в жизни не видел, как будто виноват я перед тобой в чём. Да только в чём мальчишка перед мужем провиниться может?
– Правду хочешь? – князь подался вперёд. – Хочешь? Так слушай! Не праздную я мать твою взял. Силой! Любил безумно, вот Чернобог и попутал. Так что не сын ты мне. Отец твой на этом месте мне вызов бросил и проиграл. Хороший гридь был да молод слишком, горяч, получил ножом в шею. Вот тебе правда. Хотел ты её?
Я выдохнул. То-то я чуял нелюбовь его. Теперь понятно, за что он на ребёнка злость свою изливал. Обидно. Спасибо тебе, госпожа Макошь, постаралась, навила узелков на моей нити. Из изгоев в князи, из князей в безродные псы. Впрочем: не отец, так не отец. Мне только легче стало.
– Ну и то хорошо. Все наши недомолвки на том и закончились. Теперь, если позволишь, девку заберу и пойду.
– Девку? – воскликнул князь как будто со сна. Он, верно, думал, что я подобно отцу вызов ему брошу… Может и брошу когда, да только не здесь и по-другому делу. А ныне у меня другие заботы имеются.
– Её, – я указал на Милославу.
– Меня? – удивилась та, а князь плечами пожал.
– Бери, коли пойдёт.
– А с чего мне идти с ним? – с вызовом проговорила она.
Тогда я достал из загашника вещичку, которую мне бабка на берегу Днепра дала, расправил и протянул ей. На ладони моей затрепыхался тонкий девичий поясок. Милослава вздрогнула.
– Откуда…
– Бабушка твоя велела передать. Сказала, чтоб домой возвращалась. Собирайся.
Милонег снова затрепетал негодованием.
– Отец, как же так…
– Пусть идёт. Она в себе вольна. Ни я, ни ты ей не указ.
Из проулка у конюшни выскочил малец с пёстрым узлом в руках, как будто нарочно сидел там и ждал княжьих слов. Узел он передал Милославе, а на меня взглянул и юркнул за спины дружинников. Где-то я его видел. Непослушные вихры на голове, оттопыренные уши. Он-то меня точно узнал, потому и поспешил спрятаться. А я уже забыл о нём. Что мне какой-то мальчишка? Милослава покорно направилась к воротам, я повернул за ней. Уже у самых ворот князь меня окликнул.
– Радонег, саблю булгарину верни. Он выкуп готов дать – десять гривен.
От услышанного я вздохнул судорожно и остановился. Цена непомерная. За такую цену можно полный доспех добыть да ещё на жизнь останется. Видать, дорога эта сабля ханскому посланнику, раз он так щедро платит. Но я покачал головой.
– Что мне с его гривнами делать? В ножны их не положишь и когда надо не вынешь.
– Снесёшь на кузнечный ряд. Хороший меч тебе выкуют кузнецы наши.
– Был у меня меч, да вор один умыкнул, – я ткнул в Милонега пальцем. – Теперь у него на поясе висит.
Тот побелел.
– Я? – и повернулся к князю. – Отец! Никогда такого, чтоб украсть… Наговор это! Я меч сей на киевском торге купил, – и снова мне.– Да за такой навет тебя кнутом отпотчевать следует!
– А я и не говорю, что ты вор, – охладил я его. – Но уворованное на поясе носишь.
Говорить больше было не о чем, я развернулся и пошёл к воротам, не доходя шага, остановился, снял саблю и положил на землю.
– Пусть забирает.
Вот всё и закончилось. Наконец-то. Милослава шла за мной без охоты, но по своей воле, а иного и не надо. Сбоку к ней пристроился огромный серый волкодав. Он косился на меня подозрительно, скалил длиннющие клыки, но своим чутким собачьим нюхом понимал, что чинить обиду Милославе я не стану.
У Капусты нас ждали. Малюта вышел на улицу и прохаживался вдоль тына в полном доспехе и при оружии, раздувая от нетерпения ноздри. Остальная дружина стояла у ворот. Никто не верил, что из княжьей усадьбы меня отпустят беспрепонно. Откуда они такие мысли взяли и что собирались делать, если б так и случилось, никто не знал, однако ума пойти разбираться с князем и всем его войском у них бы хватило. Милослава, пока мы шли, ни разу головы не подняла и слова не сказала. Смотрела под ноги, хмурилась, меня совсем не замечала. Но увидев Малюту, вдруг схватилась за щёки и расплакалась. Он обнял её по-отечески, погладил по волосам. Чего такого между этими двумя произошло, что они так встрече обрадовались, для меня осталось загадкой. Милослава вынула боевой нож из-под понёвы, протянула Малюте.