Вот и сегодня он ушёл, а я проводила его взглядом. Тётка Бабура повела речь о Купале да Мавке, об их любви и нарушенных заветах. Когда я была маленькой, бабка часто эту баснь заводила, а я слушала её с придыханием. Очень уж она мне нравится. Но сегодня…
Я осторожно вынула из сумы рубаху и сунула её под понёву. Встала.
– Славушка, ты куда? – тихо окликнул меня Поганко.
Я приложила палец к губам.
– Вернусь скоро, – и шагнула в темноту. Добрыня шагнул за мной.
Сначала я хотела просто подложить рубаху в заплечный мешок воеводы, и пусть удивляется, откуда она там взялась. Но постояла, подумала и решила: чего я прячусь, будто тать какой? Отдам в руки. Пошла. Разглядеть что-либо в темноте было сложно, я же не кошка. Отголоски костра пробили мне тропиночку на несколько саженей вперёд, но дальше сгущался мрак. Склоны западины нависли над головой как пещерные своды, а лещина зловеще шуршала листочками – жуть сплошная. Но я не испугалась. Какой смысл бояться, если Добрыня спокоен?
На выходе из западины я остановилась. Никого. Звёздочки мерцают, месяц пыжится полным телом; у моих ног сплошным чёрным полотном лежала степь, тихая и тёмная, и только у окоёма, там, где земля встречается с небом, как будто горел огонёк. Не иначе какие-то люди встали на ночь у брода, и сейчас, как и мы, развёли костёр, ели кашу и басни рассказывали. Завтра, может быть, они нас нагонят.
– Холодная ночь, – сказал Гореслав.
Он настолько внезапно возник у меня за спиной, что даже Добрыня вздрогнул. Однако мудрый собачий разум подсказал псу, что бояться нечего. Он отошёл в сторонку и лёг. Гореславу он доверял безоговорочно.
– Шла бы к огню, девка.
– Милослава меня зовут, – уточнила я.
– Милослава…
Воевода проговорил моё имя медленно, как будто каждую буквицу на вкус пробовал, потом внезапно подступил вплотную и сказал:
– Ты прости, Милослава, что не по правде с тобой обошёлся. Если б знал, что ты такая…
– Какая?
Я повернулась к нему лицом, и он, такой сильный, настоящий богатырь, поник головой и в плечах стал уже – умею я каверзные вопросы задавать! – но всё же справился с собой, заглянул в мои глаза и ответил твёрдо:
– Лучше тебя нет никого.
Будь день на воле, так все увидели бы, как я зарделась. Щёки полыхнули огнём, а по телу прокатилась сладость. Сколько раз я подобное слышала: и от Вторки из Снегирей, и от того же ромея, но только усмехалась. А ныне вон как… Не думала, что подобное признание так на мне отразится. Я поднесла ладошки к груди, чтоб успокоить дыхание, и спросила:
– А тех, кто хуже, воровать можно?
Наверное, в моём голосе промелькнула укоризна, потому что Гореслав тут же замотал головой.
– Нельзя, – сказал он. – Тоже нельзя. Я полоны от обров отбивал, а тут словно разум кто затмил. Чернобог, верно.
Хороший ответ, иного и пожелать невозможно. Я улыбнулась и простила его.
– Ну ладно, я больше не в обиде. И знаешь… Вот, смотри: я рубаху добыла. Подштопала, постирала. Одень. А то твоя совсем тебе не подходит.
Не споря, он расстегнул пояс, стянул безрукавку и бросил на землю. Темень теменью, а даже при звёздах я разглядела на его груди страшенные рубцы. Не единожды Перун мог нить, что Макошь для него вывела, обрубить, однако ж не обрубил. Не для меня ли берёг? Рука потянулась дотронуться до рубцов, почувствовать, какие они на ощупь, проверить, зажили ли, но тут же одёрнулась. Гореслав моего движения не заметил, надел рубаху, оправился. Я мысленно порадовалась: в самый раз. И в плечах вольготно, не жмёт.
– Спасибо тебе, Милослава, – поблагодарил он.
А я снова сладость почувствовала, и так мне от этого легко стало, что захотелось крылья расправить и взлететь. Я глубоко вдохнула и подняла голову к небу.
– Сколько звёздочек на нас смотрят. Видишь? – я ткнула пальчиком вверх. – Бабка мне толковала, что это души пращуров наших. Сварог дал им чистый путь в Сваргу, и теперь они за нами сверху приглядывают, дабы не натворили глупостей разных. Красиво, правда? Как думаешь, мы тоже звёздочками станем?
Гореслав не сразу ответил. Постоял, словно раздумывая над чем-то, словно не зная, посвящать меня в тайны мира, и наконец, сказал:
– Как знать. Был я однажды на острове Буяне, что в Холодном море стоит, и там есть храм Святовида, а при храме служители. Так вот один служитель сказывал, что звёзды – сие не души ушедших предков, а такие же тверди, на коей мы живём. И на них тоже люди, как мы. И леса, и реки, и всего, что есть у нас, у них тоже имеется. Мне тогда очень захотелось посмотреть на тех людей: какие они из себя, в каких богов верят. Вот бы придумать такую лодью, чтоб по небу плыть умела. Я бы тогда до самых дальних закоулочков поднялся. До самой дальней звезды…