Он смотрел на небо с ярким восхищением, казалось, ещё немного и действительно полетит к звёздам, и тогда я поняла – Он.
И стало страшно. Никогда бы не подумала, что муж, похитивший меня из отчего дома, которого я ненавидела всей душой и нечего, кроме смерти, ему не желала, будет тем самым, о ком я во снах грезила. Да ещё… не самый красивый. Нечета Милонегу. Но что-то стучалось в грудь – сердце, по всей видимости – и шептало в ухо: глубже, глубже смотри!
И я посмотрела.
Любовь – это сила Всевышнего, его дух. Это то, что до Огня и Мрака, до Правды и Кривды, ибо рождает она Жизнь. Всё, что есть на земле, есть Любовь. Я так думаю. А Гореслав отныне часть моей жизни и той, что мы вместе с ним внесём в этот мир. Так будет, я знаю, я в этом уверена. Мне захотелось спросит его – глупо, конечно – кого он первенцем видит, сына или доченьку? Лучше, конечно, доченьку, помощницей вырастет, да и бабке моей будет на кого перекинуться…
Но мужи существа пугливые. Как только с ними начинаешь о детях говорить, они начинают уходить в походы, поэтому я спросила о другом.
– За что тебя люди Гореславом прозвали? Если не тайна это.
Он ответил быстро.
– С чего же тайна? Совсем нет. Я когда от отца… от Благояра Вышезаровича ушёл, к вольным русам прибился. Они как раз на угорские кочевья шли за набеги им мстить, и в первой же сече налетел я на местного вождя, думал, осилю. И осилил. Но столько ран получил, что победа та едва горем для меня не обернулась. Малюте спасибо, выходил. Вот за ту глупость мне прозвище и дали.
– Но ты же победил?
– Победил.
– А раз победил, стало быть, ты самый сильный гридь. Не по правде тебя так прозвали.
– Нет, что ты. Мне до настоящей силы, как ящерке до звёзд. Самый сильный гридь тот, кто держит дух в равновесии, кто с богами на равных говорит. Отче Боян самый сильный гридь.
– Деда Боян волхв.
– Отче Боян гридь.
Ну, может и так. Деда Боян и в самом деле на многое способен. В нём столько всякой всячины сокрыто, что иной раз страшно становится от мысли, чего же он такого сотворить может. И то, что с богами он разговаривает, – тоже верно, а значит, прав Гореслав, деда Боян самый сильный гридь. Вот только где его бесы носят? Был бы он с нами, давно бы дома сидели и отвар медовый пили.
Я простояла с Гореславом до полуночи, пока не пришёл дядька Малюта заступать в свой черёд на сторожу. Он посмотрел на нас искоса, хмыкнул и велел идти спать. Я спать не хотела. Я хотела говорить с Гореславом до самого утра, а может, и не говорить, может, просто стоять рядом, чувствовать его тепло, его силу, и он хотел того же – я видела это. Но дядька Малюта добрыми шутками заставил нас покраснеть и разойтись по сторонам. Я вернулась к костру, легла между Поганком и тёткой Бабурой. Старая ключница не спала, хоть и жмурила глаза отчаянно. Поганко мирно посапывал, сжавшись в комочек. Я притулилась к нему и уснула.
Проснулась я, когда Дажьбог защекотал мои глаза ярким лучиком: благодать! Вспомнила ночное свидание с Гореславом, и на душе стало ещё ярче. Вскочила, бросилась к водоёмине, плеснула в лицо водой, утёрлась рукавом. Возле кострища никого не было. На рдеющих угольях стоял горшок с остатками каши. Я схватила ложку, доела – горячая ещё. Все уже позавтракали, а это моя доля. Только почему меня к общему столу не разбудили?
Поев, я помыла горшок, наполнила его водой, вернула на уголья. Пока будем собираться, вода успеет вскипеть, можно душицы заварить, я где-то видела неподалёку, пойду поищу.
Отряд наш собрался у выхода из западины. Гореслав глянул на меня и отвернулся, и вся яркость в душе померкла. Случилось что-то? Что? Подошёл Поганко, взял меня под руку, тётка Бабура вздохнула громко, а Добромуж, всегда такой сдержанный, вдруг раздражённо пхнул землю носком сапога.
– Нельзя уходить, не успеем, – твёрдо сказал дядька Малюта.
– Под утро близнецы костёр возле реки углядели, – зашептал мне в ухо Поганко. – Сходили глянуть, а там ромей с людьми и Милонег. Теперь вот решают, что делать: бежать али здесь бой принимать.
– И что решили? – так же тихо спросила я.
– Гореслав пока ничего не сказал.
– Теперь уж всяко не успеем, – зло проговорил Тугожир. – Сразу надо было подниматься, тогда бы успели.
Вот как выходит. Я уж начала думать, что искать нас никто не станет. Ушли мы из Голуни незаметно, и в какую сторону – поди догадайся. А получается, догадались. А тот огонёк, что я ночью разглядела, не иначе ромей и развёл. Сказала бы я Гореславу о том сразу, сейчас бы в гадалки не играли.