Кэсси отчаянно старалась взять все, что возможно, от этого последнего лета, от их чудесного домика в роскошной пляжной колонии Малибу. Может статься, больше она этого никогда не увидит. Правда, насчет дома родители еще ничего не решили, и, может быть, Эл согласится оставить его, чтобы приезжать сюда на лето. Каждый день Кэсси бродила по берегу океана, выходила за ограду пляжа колонии, мельком взглядывая на огромные щиты с предупреждающими надписями, что обычной публике сюда вход заказан. Мимо волнореза и ресторана Элис она шла на общий пляж, иногда брала напрокат роликовые коньки. Мужчины повсюду провожали ее долгими взглядами, и она это знала. Да и было на что смотреть: между узенькой полоской бикини и свободными, приспущенными на бедрах шортами – гладкий бронзовый живот. Ноги – неимоверно длинные, загорелые, стройные. Иногда она шла в другую сторону, вверх по Прибрежному шоссе, на Зуму – свой любимый пляж. Каждый вечер на закате она садилась на скамейку и, вытянув ноги, зачарованно смотрела на огромное живое тело Тихого океана. Осталось всего три недели, и ее увезут в бетонные джунгли большого города. Если только не явится прекрасный принц: он примчится на гребне огромной волны, сойдет на берег и заберет ее с собой.
Но что это там за «чайник» на серфе? Комедия! Он и пары секунд не может устоять на доске! Кэсси от нечего делать решила подойти поближе и посмотреть. Океан в этом вместе вдавался в сушу небольшим заливчиком, и Кэсси решила пройти к общему пляжу прямо по воде. В этот миг «чайника» накрыла большая волна, и он скрылся из виду. Кэсси даже немножко испугалась. Она знала – тут очень коварные течения. Паренька вполне может затянуть на дно. Она взглянула на вышку спасателя – пусто. Тело «чайника» на мгновение мелькнуло в волнах, и через секунду прибой вынес его прямо к ее ногам.
Она опустилась рядом с ним на колени. Что за болван, как можно лезть в океан, когда не умеешь обращаться с серфом! Но такого романтического лица ей никогда не доводилось видеть. Мокрые пряди черных волос живописно спадали на лоб. Глаза закрыты, и ресницы такие длинные – казалось, они закрывают пол-лица. Длинный и прямой нос, чувственный рот и едва уловимая тень мужественной щетины на верхней губе и подбородке. Тело крепкое, загорелое, мускулистое.
Он вдруг открыл глаза и посмотрел на нее. И Кэсси впервые в жизни поняла, что значит выражение «она обмерла», которое так часто встречалось ей в исторических романах. Ей захотелось обнять его и заплакать – как Дебора Керр над распростертым на линии прибоя телом Берта Ланкастера в фильме «Отныне и навсегда». Но вместо этого она просто спросила:
– Ты в порядке?
К ее удивлению, он протянул руку, и Кэсси взяла ее. Он вдруг вскочил на ноги, и, как собака, затряс мокрой головой. Он улыбнулся, и Кэсси пришлось отвернуться, чтобы он не заметил, с каким идиотским обожанием она глядит на него. Какой красавец! Божественный красавец!
– Похоже, я чуть не попал в серьезную переделку, – сказал он.
Кэсси вздрогнула.
– Ты англичанин!
– А ты точно американка. Ты что – модель?
– Кто?
– Модель. Фотомодель. Ну, девушка, которая позирует фотографам. Понимаешь?
– Нет, я пока учусь в школе.
– Одно другому не мешает.
– Почему я обязательно должна быть моделью?
Кэсси занервничала. А вдруг она ему не понравится, потому что не модель?
– Чего ты насупилась? Просто ты красивая. Высокая. Кожа у тебя замечательная, да и зубы, и волосы. И ноги длинные. Да ты настоящая красавица. Вот я и подумал, почему бы тебе не быть моделью?
– Потому. И вообще, глупо так спрашивать. Я ведь не спрашиваю, почему ты не солдат Королевской гвардии, или как это там у вас в Англии называется? – В Англии, кстати, тоже есть фотомодели. И потом, может, я как раз он и есть.
– Кто? Королевский гвардеец?
– Или сотрудник фирмы «Ллойд» в лондонском Сити, а может, у меня огромное поместье с охотничьими угодьями и прудами, которые кишат рыбой.
– Правда? – Сердце Кэсси затрепетало от восторга. – Ты что, из благородных англичан, какой-нибудь лорд Уиттингтон-Дуглас-Фэрбенкс, или как там у вас?
– Зови меня просто Томми Лоуренс.
– Ах, ну да. А меня зовут Кэсси. Кэсси Зиммерман. А что ты делаешь в Калифорнии?
– Я здесь с родителями. Мы остановились в «Беверли Уилшир».
И все. Хоть бы рассказал, почему именно в «Беверли Уилшир», и что его родители делают в Лос-Анджелесе.
– А ты учишься в Англии? То есть, я хочу спросить…
– Учусь ли я в школе? Нет. А ты? Раз ты не модель, то, наверное, после школы, собираешься в колледж, или как это у вас в Америке называется?
– Наверное, – вздохнула Кэсси. – Точно пока не знаю, куда я собираюсь. Понимаешь, мы скоро переезжаем в Нью-Йорк.
– Везет!
– Не думаю. Слушай, Томми, я сегодня вечером собираюсь дома крутить последний фильм Брэда Пита. Если ты не очень занят и хочешь посмотреть…
На самом деле она не собиралась сегодня смотреть никакого Брэда Пита, но если Томми согласится, она позвонит отцу, поклянется вести себя как ангел и не канючить больше против Нью-Йорка. Только бы он достал ей до вечера эту пленку.
– Если хочешь позвонить своим в отель, можем пойти прямо сейчас к нам домой. Я имею в виду в наш летний дом. Это тут недалеко, прямо на пляже. Мой просмотровый зальчик в нашем другом доме, в Беверли Хиллз. К сожалению, в летнем домике даже просмотровой комнатки пока нет.
Ее слова явно произвели на него впечатление. Хотя, конечно, судя по тому, что он говорил, у себя в Англии он, наверное, живет в каком-нибудь замке или даже настоящем маленьком дворце.
– Вечеринка? Чудесно. Дай мне адрес. Обязательно приду.
Не собиралась она устраивать никакой вечеринки. Она думала, они будут смотреть кино вдвоем. Ну ладно, это неважно.
Если надо, она умела вить из отца веревки.
– Папочка, я боюсь, это будет последний просмотр в нашем зале, в нашем доме. Хочется, чтобы фильм был стоящий. Пожалуйста, достань Брэда Пита, а? Папочка, миленький, сделай так, чтобы к семи вечера пленка была уже у нас дома. А я обещаю, папочка, что научусь любить Нью-Йорк. Ну, пожалуйста, папочка, ну, миленький…
Эл вздохнул и с горечью подумал, что в лучшие времена он мог бы достать дочке на вечер не только пленку, но самого Брэда Пита лично.
Она не слышала, как подъехал Томми, хотя все время сидела у окна и прислушивалась. Неужели у него такая тихая машина? Потом в дверь ее комнаты постучала горничная и сказала, что он ждет внизу. Он пришел пешком. Пешком? Но в Лос-Анджелесе никто никуда не ходит пешком. Может, англичане все такие эксцентричные? Нет, наверное, он приехал из гостиницы на такси. Точно. Но тогда почему не подъехал к самому дому?
Кэсси на всю жизнь запомнила момент, когда компания ее приятелей вошла в просмотровый зал, и она начала знакомить их с Томми. Все были потрясены: такой красавец да к тому же англичанин. Она наблюдала, как Томми пожимает руки ее друзьям. Рукопожатия! Такого здесь отродясь не видывали. И вместо обычного «Привет» вежливо говорил «Рад познакомиться». Чудно! Но Кэсси это нравилось.
К концу вечера она была определенно влюблена.
Пока смотрели фильм, Томми держал ее за руку. В самом начале, когда по экрану бежали титры, он положил свою руку на ее, да так и оставил. Картина закончилась, зажегся свет, Кэсси как бы со стороны услышала свой голос:
– Спасибо, что зашли. Пока. Анджелина, проводи ребят.
Она никого не пригласила остаться. Ей хотелось, чтобы все поскорее ушли и оставили их с Томми наедине.
Они проговорили до двух ночи. Никогда и ни перед кем она так не откровенничала. Она говорила ему даже то, в чем сама не хотела себе признаться. Единственное, о чем она умолчала, – о том первом своем английском мальчике. Томми сидел тихо, держал ее за руку и слушал. Он казался Кэсси пришельцем из другого мира – так не похож он был на спортивных, загорелых пляжных мальчиков с квадратными подбородками и выгоревшими на солнце волосами, которых она привыкла видеть. Чувственность сквозила в каждом его жесте, в каждой черточке его красивого лица. У него была стройная фигура – впрочем, как и у многих ребят на пляже, но лицо… Романтическое, загадочное, цыганское. Длинные черные волосы забраны в красивый хвост, в ушах – серьги, в форме золотых подковок.