– Мне жаль тебя, Джиджи, – кричала Кэсси. – Знаешь, почему? Потому что тебе не о чем мечтать. И не о ком!
Но Кэсси ошибалась. Джиджи было о ком мечтать. Она мечтала о Чарли Лобьянко. Она никогда не звонила, как полагалось, своему агенту. Она предпочитала заявляться в агентство лично. И вот в один из таких визитов в конце коридора мелькнул Чарли. Разумеется, у него был здесь свой кабинет. Как это ей раньше не приходило в голову? Джиджи зачастила в агентство, но вскоре выяснилось, что Чарли уехал в одну из своих многочисленных заграничных командировок. Джиджи поинтересовалась у Стэйси, будет ли он когда-нибудь ею заниматься.
– И не надейся, дорогуша, – ответила Стэйси. – Кто ты такая? Да, тобой интересуются, но только потому, что тебя снимал Марлон. Тебе нужно учиться и учиться, ты ничего не умеешь, ты работаешь всего полтора месяца! А Чарли занимается исключительно супермоделями.
– Значит, я стану супермоделью! – объявила Джиджи.
– Не станешь, – вздохнула Стэйси. – По крайней мере, не так быстро, как тебе хочется. Клиентов уже тошнит от старых фотографий Марлона. А новых-то нет. Это настораживает. Я, конечно, никому не говорю, что ты постоянно срываешь съемки и тебя приходится заменять. Но мир слухами полнится. Учти это, Джиджи. Время-то уходит!
Джиджи даже забеспокоилась. Может, Стэйси и права. А может, дело в ее кубинской смуглости? Вдруг именно поэтому к ней так относятся?
Она позвонила Марлону. Не хочет ли он сделать с ней новые фотографии? Может, есть подходящий заказ? Она бы очень для него постаралась. Но даже Марлон уже побаивался связываться с Джиджи. К тому же до его жены дошли слухи о съемках в Атлантик-Сити, и посыпались неприятные вопросы. Джиджи об этом, конечно, не знала, но жена просто потребовала от Марлона больше никогда не снимать эту девчонку.
И наконец Джиджи дождалась звонка, о котором мечтала.
– Джиджи, сможешь прийти в агентство завтра к пяти? – спросила Стэйси. – С тобой хочет поговорить Чарли.
Но все вышло не так, как представляла себе Джиджи. Когда Стэйси привела ее в кабинет, Чарли еще не было. Джиджи тут же принялась разглядывать комнату, хотя Стэйси умоляла ее посидеть спокойно. На стенах, естественно, фотографии Чарли с супермоделями. В углу Джиджи с удивлением обнаружила целый склад спортивного инвентаря: теннисные ракетки, ракетки для сквоша, рыболовные снасти, гири, – потом схватила со стола фотографию в рамочке. Немолодая, но очень красивая женщина: волосы собраны на затылке в элегантный французский пучок, солнцезащитные очки с огромными стеклами подняты на лоб, в руке ветка бугенвилии, за спиной – залитая солнцем средиземноморская вилла. Жена, подумала Джиджи. Наверняка жена.
– Кто это? – спросила она небрежно.
– Его мать. Итальянская аристократка. Поставь фотографию на место, Джиджи. Он ненавидит, когда трогают его вещи.
Неожиданно вошел Чарли. Джиджи отскочила от стола и быстренько уселась рядом со Стэйси. Сердце бешено колотилось. К своему удивлению, Джиджи обнаружила, что смотрит на свои колени, боится поднять голову и встретиться с Чарли взглядом. Впервые в жизни она смущалась.
– Чарли, это Джиджи Гарсиа, вот ее бумаги, – сказала Стэйси. – Я тебе о ней рассказывала.
«Зачем она говорит все это? – удивилась Джиджи. – Он и так все про меня знает». Она собралась с духом и подняла голову. Сейчас он объяснит Стэйси, что сам в курсе всех дел Джиджи, что это он вытащил ее из Майами и отныне будет заниматься ею лично.
– Спасибо, Стэйси. Я помню. Можешь идти.
Стэйси вышла из кабинета. Наконец-то мы одни, думала Джиджи. Конечно, он хочет меня, но он же не дурак… Зачем Стэйси знать, что я для него не такая, как все? Он дивный. И такой милашка!
А в глубине ее сознания звучал голос, которого она не могла расслышать: он – отец, которого у меня никогда не было… он будет заботиться обо мне.
Джиджи нисколько не сомневалась, что сейчас он выйдет из-за стола и обнимет ее. Но – какое страшное разочарование!
– Послушайте, юная леди, – сказал он. – Вчера мы вас обсуждали на совещании. Плохи ваши дела. Стэйси направляет ко мне своих девушек только в самых тяжелых ситуациях. Таких, как ваша. Вам придется меня выслушать, и очень внимательно – если вы хотите остаться в агентстве. В противном случае нам придется расстаться. Вот ваши бумаги. Здесь счет от Марлона Уорнера за фотопробы – ах, вы удивлены? Вы думаете, Марлон делал их бесплатно? Опуститесь на землю, милочка. Так, счета за такси, визитные карточки, ксероксы, распечатки с лазерного принтера, факсы, мгновенные фото, почта, телефон и наконец – вы ни разу не заплатили за общежитие! Вы должны нам больше одиннадцати тысяч долларов, и, насколько я понял из разговора со Стэйси, вы ни разу не справились с работой, которую мы вам предоставляли в изобилии. Довольно. Мы вам помогаем, а результат – нулевой. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Джиджи с трудом понимала, о чем он говорит. Да и какая разница – главное, как звучит этот голос! Чарли говорил резко, но никакая резкость не могла заглушить мелодичности легкого итальянского акцента. Чарли отчитывал ее, а ей слышалось прежнее: «А ты хороша-а-а! Как тебя зовут?» Джиджи взглянула на него, стараясь удержать слезы, и заставила себя вернуться в действительность.
И вдруг она поняла: да он ее даже не помнит!
– Эй, детка, ты меня слышишь? Что молчишь? Ладно, подойдем к делу с другой стороны. Думаешь, я стал бы тратить время на разговоры, если бы ты того не стоила? Фотографии Марлона произвели сенсацию. Ты – сенсация. У тебя есть будущее, бесспорно. И я понимаю, что ты… сколько тебе? Пятнадцать? Шестнадцать? Жила под крылышком у родителей, а теперь – одна, в Нью-Йорке. Ты откуда?
Так и есть. Он ничего не помнит про Майами.
Чарли вышел из-за стола, опустился перед Джиджи на корточки, протянул ей большой белый платок.
– Cara, пожалуйста, не надо. Мы здесь для того, чтобы заботиться о тебе, но и ты должна нам помогать. Ты сможешь отработать свой долг, ты сможешь заработать гораздо больше, понимаешь?
Джиджи кивнула. Чарли погладил ее по голове, и она с трудом удержалась, чтобы не прильнуть к нему.
– Тебе надо уехать из этого города. Знаешь, что мы сделаем? Мы отправим тебя в Италию, ко мне на родину. В Милан. Поработай хорошенько в Италии, там полно журналов. У тебя будет много публикаций, ты заработаешь кучу денег. А потом вернешься, и мы попробуем опять в Нью-Йорке. Договорились?
Да, кивнула Джиджи, конечно. У нее не было выбора. А внутренний голос шептал: если я уеду и сделаю в Милане все, что ты от меня хочешь, потом, когда я вернусь, ты ведь полюбишь меня, правда, папа?
С поездкой в Милан возникла одна трудность: у Джиджи не было паспорта. В агентстве ее давно уже спрашивали о паспорте. Теперь пришлось признаться, что паспорта у нее нет и никогда не было, и что она рассчитывала в этом деле на агентство. Тогда, сказали ей, нужно хотя бы свидетельство о рождении.
А это было еще трудней. Ведь Джиджи обманула всех со своим возрастом – так же, как и с ростом. Когда на осмотре заполнялась карточка модели, Джиджи улучила момент и исправила пять футов семь дюймов (сто шестьдесят восемь сантиметров) на пять футов девять дюймов (сто семьдесят три сантиметра). С тех пор она ходила только на каблуках. Оставалось одно: как-то попасть в Майами и поискать в барахле Елены свое свидетельство о рождении.
К бесконечному удивлению Стэйси, после разговора у Чарли Джиджи и впрямь взялась за ум. Она обещала оформить паспорт, звонила каждый день, справлялась о заказах. Но было уже слишком поздно. Все отказывались от нее.
– А что в Майами? Там нет работы? – невинно спросила Джиджи.
– Сразу после Рождества – весь январь и февраль, сколько хочешь. Что, решила на вернуться родину на белом коне? – засмеялась Стэйси.